Алексей Гусельников.
Утро нашего дня.
Мы встретились с ней на вечеринке. На простой студенческой вечеринке. Кажется, у кого-то был день рождения. Она училась на другом факультете. И вот на пятом году учёбы мы вдруг случайно встретились.
Чёрное облегающее платье подчёркивало её стройную фигуру. Бутон жёлтой розы на груди странно гармонировал с её синими глазами и лёгкими, волнистыми, тёмно-каштановыми волосами. Когда наши взгляды встретились на долю секунды, казалось, что в этих синих глазах проблёскивают смешливые искорки. Я ловил себя на мысли, что жутко хочу ей понравиться.
Но она подошла первой, и, просто, как булгаковская Маргарита, взмахнув ресницами, с улыбкой спросила:
-- Тебе не нравится моя роза?
Было очевидно, что вопрос задан вовсе не в поисках комплемента. И я тоже просто ответил:
-- Не люблю жёлтые цветы.
Она открепила цветок, положила его на стол и снова спросила:
-- У тебя с этим цветом что-то связано ?
-- Нет. Просто принято считать, что жёлтые цветы к разлуке.
-- Глупости!- засмеялась она, - видишь, именно этот цветок помог нам заговорить друг с другом.
Она была права. Она и потом всегда была права , и всегда прекрасна в своей правоте . И потом , через год , когда она ушла , уехала , исчезла навсегда , она тоже была права .
Но это было потом. А сегодня я первый раз прикоснулся к ней в медленном танце . И это прикосновение меня ошеломило . Мы только коснулись друг друга , прикоснулись друг к другу . Рука к плечу , нога к ноге . Мы ещё не знали , что ждёт нас впереди. Мы даже боялись думать об этом, но с трепетом чувствовали, что будет что-то большое, близкое и радостное. А пока - как окружность к окружности , как шар к шару. Мне не ведом твой центр, и тебе мой не ведом. Дерево к дереву ещё не приросло , камень не сросся с камнем .
Мы коснулись друг друга, но это касание - лишь по поверхности, в нескольких точках. Несколько точек и всё . Между нами осталось пространство , его очень много - как щели между камнями в груде камней .
-- Ты напрасно сняла свой цветок, - сказал я, - я больше не буду сторониться жёлтых роз. А эта, такая живая и яркая, очень тебе идёт. Почему так редко покупают распустившиеся розы, раскрывшиеся во всей своей красе, почему чаще берут нераскрывшиеся бутоны?
Она ответила, задумавшись лишь на секунду :
-- Люди – они знают что делают. Есть среди них и такие, которые видели, как растёт трава, как движется по небу солнце. Если тебе не жаль своего времени, ты тоже увидишь, как роза расцветает.
И вдруг заговорили о сокровенном. Буд-то струна какая-то, доселе никому неведомая, зазвучала внезапно. Не всё ли равно, кто начал, кто заговорил? Но начали вдруг говорить о своём сокровенном, как будто мы знали друг друга давным-давно.
Я провожал её домой. Но она остановила меня :
-- Не сегодня. Надо подождать . Чуть позже . Надо остановиться и оглядеться . Надо привыкнуть к новому течению реки , к новым ощущениям в теле, к мысли , что ты кому-то нужен , что кто-то думает о тебе и ждёт. Помнишь классическое: «Мы в ответе за тех, кого приручаем»?
-- Но это слова Лиса! А мы люди! Экзюпери говорил об отношениях мальчика и зверька !
-- А чем отличаются люди от животных? Только тем, что люди умеют улыбаться и занимаются сексом не только ради продления рода. А ещё люди знают , что рано или поздно их ждёт смерть.
-- Говорят, дельфины тоже совокупляются для удовольствия.
-- Это кто ж такое говорит ?
-- Учёные. Ихтиологи.
-- Не буду спорить, возможно, это и так. Мы никогда не станем дельфинами , а интересно , что они чувствуют ?.. Ну, всё, как бы там ни было, сегодня я поеду домой одна.
И она опять была права. Через минуту такси скрылось в светящемся мареве ночных огней . И только сладкий поцелуй горел на моих губах как веское доказательство , что всё это было не сон .
Я стоял в прохладе ночи и даже не думал ни о чём. Я просто стоял и глядел на неоновые вывески магазинов , зашторенные окна домов , на чужих и никому не нужных прохожих. Я видел, словно телепат, как такси остановилось возле её дома, как она вышла из машины и исчезла в тёмном подъезде. Исчезла , как умеет появляться и исчезать только она .
И когда машина двинулась в свой дальнейший путь, в глазах у шофёра ещё сияла её жёлтая роза, и в ушах у шофёра ещё звучал её смех. В руке у шофёра ещё лежали деньги, которые она заплатила, а цифры со счётчика посыпались на пол. Он их даже не собрал . Девушка ушла - как мотор от машины , как шины от колеса , и ключик стартёра безутешно плакал .
Я всё это ясно почувствовал в этот миг и понял, что будет теперь мой шофёр не на дорогу глядеть, а поглядывать на тротуары, но больше он её не увидит. А если увидит, то только на перекрёстке, за красным глазком светофора. Такие девушки как она , всегда появляются именно там, за красным глазком светофора . Перебегают улицу и исчезают в толпе , именно тогда , когда ты сидишь за рулём и догнать её невозможно .
Я первый не выдержал, позвонил ей и сказал:
-- Я ждал три дня. И больше ждать я не могу . Иначе учёба моя улетит в тартарары , потому что на лекциях и семинарах я совершенно не понимаю что мне пытаются рассказать . Три -- хорошее , сказочное число . Девять -- тоже сказочное число , но оно очень большое для меня . Я хочу прийти к тебе .
Она просто ответила :
-- Конечно. Приходи .
А вторую и последнюю важную фразу в этот вечер она сказала уже на пороге, шёпотом, прильнув ко мне всем телом: «Почему так долго?»
Так началась наша любовь. Мы уже не помнили нашу прошлую жизнь, жизнь друг без друга. Той жизни уже не существовало . У нас не было ни прошлого , ни будущего , у нас было только настоящее . И как человеку необходимо потреблять три литра влаги в день , так нам необходимо было каждый день видеть друг друга , прикасаться друг к другу , говорить , всё равно о чём .
Я переселился к ней на квартиру, которую она снимала недалеко от института. И всё сразу стало общим и родным: плата за жильё, завтраки и ужины, учёба, отдых, вечер, ночь и утро. Окна выходили на кинотеатр «Лейпциг» , и мы бежали в кино за пять минут до начала сеанса . Она очень любила мороженое с клубничным сиропом , а я -- кофе – глиссе . И это было единственным разногласием в нашем меню .
Приближался Татьянин день , 25 января, день студентов.
Была у нас в институте одна занятная традиция. В преддверии этого праздника, студентам на радость, разыгрывалась лотерея дней рождений. Каждый имеет право тянуть билетик , и если ты вытащишь счастливый - все факультетские стенгазеты и институтское радио объявят , что такого – то числа у тебя день рождения и будет оно праздноваться 25 января в огромном концертном зале института . И все уже заранее знают , что в этом году , например , выиграл 5-курсник одного факультета , 2-курсник другого и ещё один аспирант .
Тебя будут чествовать и поздравлять все деканаты, ректор и проректоры, студенты и студентки - лишь за то, что ты есть, что ты хорошо учишься, что ты честный человек. А если ты и не важно учишься , и никакой не особо честный , комиссия внимательно разберётся и найдёт в тебе всё-таки что-то хорошее и достойное похвалы .
Ну, скажем, работая осенью в колхозе, ты ни разу не оставил в поле грабли зубьями вверх. Или : у одного могучие мускулы , у другого - хороший вкус . Один настолько сообразителен , что смеётся ещё до того , как кончили рассказывать анекдот , а другой настолько последователен и принципиален , что даже и бешеной собаке не уступит дорогу . Каждый человек по-своему индивидуален и прекрасен .
Нам счастливый билетик не выпал в эту лотерею. Но мы за это не переживали . Мы сами себе были друг для друга как два счастливых билетика . Мы переживали за другое . Нам предстояло расстаться как минимум на три недели . Опять это сказочное число - три ! Оно будет меня преследовать и дальше и, в конце концов, всё разрушит. Но это будет потом . А сегодня она уезжала на каникулы в Черкассы (или в Черновцы) к своей бабке , или тётке , да какая разница ! Она просто уезжала на три самые длинные в моей жизни недели.
Я не писал ей писем в эти её Черновцы (или Черкассы). Да и что я мог написать? Она и так знала, что мне грустно. Я не звонил ей по телефону . Да и что я мог ей сказать, не видя её синих глаз ?
Лишь однажды я отправился на телеграф.
Я хотел послать ей того маленького человечка, о котором мы с ней говорили.
-- Такую телеграмму принять не можем, - сказали мне, - перепишите.
Я переписываю и в конце снова рисую человечка, на этот раз рисую его лежащим, чтобы удобней было уложить его на телеграфную ленту.
-- Очень прошу вас, пошлите, пожалуйста, с человечком.
Но мне отвечают :
-- Такую телеграмму принять не можем.
И всё-таки на каком-то телеграфе, когда я совсем уже потерял надежду послать ей этого человечка, я набрался храбрости и ещё раз попросил:
-- Ну пожалуйста, пошлите с человечком, для неё это очень важно!
Мне и там ответили:
-- Да поймите вы, наконец, человечка телеграф не принимает !
-- Но ведь я за человечка заплачу отдельно.
-- За человечков не платят. Их или шлют бесплатно , или вовсе не посылают .
Но потом всё-таки сжалились и посоветовали:
-- Идите-ка вы на Главпочтамт и отправляйте фототелеграмму и там рисуйте хоть три человечка.
И это ж надо было столько мучаться!
Я побежал на Главпочтамт и нарисовал на бланке трёх человечков: одного в брючках, другого рядом в юбочке и третьего, маленького, о котором мы с ней говорили.
Она тоже не смогла выдержать три недели. Она примчалась через десять дней . Выскочила из вагона румяная , растрепанная , озорная и обвилась вокруг меня как хмель вокруг дерева , всем чем можно обвиться -- пальцами , руками , волосами. Она держала и не отпускала меня, как обессиленный пловец держит спасательный круг, когда до берега сотня метров, а под ним бездна. И глаза её синие были полны слёз . Слёз радости и счастья .
Мы поняли, что перешли на самую высокую ступеньку любви, шагнуть назад с которой уже невозможно. А возможно лишь вместе спрыгнуть со всей лестницы , разбившись насмерть .
Она стала мне уже не только возлюбленной, она стала моим всё понимающим другом. С ней мы говорили на одном языке , и то , что мы говорили , перевести невозможно .
Мы -- пара сапог, каждый на своей ноге. Когда я хромаю, она не позволит дороге свернуть куда-нибудь в сторону. Я -- один глаз , она другой . Пока она смотрит косо (ей иногда это нравится) , я смотрю прямо , смотрю за двоих . Если я чищу лук -- она плачет и смеётся вместе со мной . Когда она ест колбасу , она знает , что у меня текут слюнки , и она меня не обделит .
Мы друзья – любовники. Когда у неё болит зуб или сердце , она предостерегает меня , чтобы я был осторожен с моим зубом или с моим сердцем . Если моя рука ударит кого-то -- она идёт и просит прощения .
Я -- её печать. Она дышит на меня тёплым своим дыханием и шлёпает мной о бумагу -- я свидетельствую её рождение и её подпись , и без меня недействительны её бумаги .
Я отдал себя на волю течения реки. Доверился и отдался этому сладостному течению .
Речка бежит. Без остановки бежит река -- чего же противиться , ухватившись за камень?
Конь бежит, хочет чувствовать обе моих руки, держащие поводья. Зачем же мне одной рукой хвататься за шапку? Или волос мне своих жалко? Или ветра в ушах я боюсь?
А как же камыш не ломается?
А как же деревья не падают от ветра?
А как же дети с кровати падают, и ничего не случается?
Не надо бояться доверяться!
Не надо, натянув паруса, якорями карябать по дну, так можно паруса все разодрать!
Не надо, натянув тетиву, терзать её понапрасну и отпустить бояться.
Если вы временами думаете, как я, и если я временами думаю, как вы -- это всего лишь совпадение, счастливое совпадение. Это единение души .
Пчела, залезая в цветок, собирает нектар, не думая об опылении. И всё же она опыляет. Это единение пчелы и цветка.
Костёр не затем горит, чтобы светить. Костёр горит самоцельно , он самосгорает . И всё-таки светит . Это единение костра и жаждущих света.
Единение солнца и кожи -- загар.
Единение солнечной вспышки и нашего сердца -- инфаркт. Но вы ведь не станете утверждать, будто солнце светит специально, чтоб дать нам загар или вызвать инфаркт.
Единение двух людей не может проходить бесконечно, как бы они не любили друг друга, без опоры, без третьей точки.
В отношениях между людьми линии существуют лишь как части какой-то фигуры. Линия -- это короткий отрезок счастья , но , увы , она рано или поздно начинает искать третью точку , чтобы создать треугольник . Невозможно бесконечно пить из родника счастья только вдвоём .
Нам нужна была третья точка, создающая неразрушимую фигуру. Нам необходим был ребёнок . И именно этот , недостающей для крепкой семейной опоры точки , она не могла мне дать . Многократные тесты , проверки , консультации поставили однозначный и катастрофический диагноз : она бесплодна .
Она прекрасно знала, как я хочу этого человечка, как мечтаю получить эту третью точку опоры именно от неё, но никогда не показывала своего горя от этой безысходности. И только ночью , тихонько выбравшись из-под одеяла уходила неслышно на кухню .
Любовь не любит твёрдых предметов, твёрдых поверхностей, твёрдых людей. Она ищет малейшую трещинку, малейшее углубление, в которое можно протиснуться. Любовь не терпит объяснений, ей нужны поступки.
Но, к сожалению, самый главный поступок в жизни её любовь совершить не могла. Вернее сама жизнь не дала ей ни единого шанса воплотить свою любовь в новую жизнь. То самое главное для чего и создана природой женщина было у неё отобрано.
Невозможность осуществления совместной мечты разрушает всё. Неужели беда одного человека уменьшается, если о ней знают двое? Или трое?
Ты показываешь мне увядшие цветы и говоришь -- увяли. Будто нету увядших цветов в моей вазе.
У тебя отличные зубы -- зачем ты показываешь мне тот, что сломан?
Что вы носите свои слёзы из дома в дом?
Если твой кот болен лишаём -- вылечи его дома.
Стоит ли рассказывать другому о том, что у тебя стал пошаливать мочевой пузырь?
Ты хочешь плакать, плакать не один, а дуэтом? Может быть тебе будет ещё легче, если вместе с тобой заплачет огромный хор?
Беда разделённая -- это ещё не половина беды. Свои полбеды ты взвалил на другого, а у него уже есть своя беда, и вот теперь у него своя и ещё твоей половина. И это ты называешь любовью к ближнему?
Когда ты отдаёшь половину ему, и когда он отдаёт тебе половину -- всё равно у вас остаётся по целой беде. Выходит, что нет никакого смысла делиться.
Спрячь все свои знаки минус в надёжный сейф и лишь тогда выходи из дому. Приходи к своим ближним тогда, в тот день или час, когда все твои знаки плюс ты можешь надеть на грудь, как знаки почёта. Если это бывает даже очень и очень редко -- всё же именно в этот час выходи из дому, со знаками плюс, светящимися ночью, как светлячки.
Это болит и то. То-то случилось и то-то. Бед у меня как блох у собаки.
Ты хочешь по свету всех блох своих разнести?
Она ушла. Она исчезла из этого города. Она исчезла из моей жизни. После окончания института уехала в безымянный другой город. И не в Черкассы, и не в Черновцы, а просто в другой мир, в другую жизнь. Впрочем, к этому всё и шло. Мы оба чувствовали это. Она не захотела делить свою беду ни с кем, даже со мной. И это первое летнее купание на Днепре стало нашим последним свиданием.
-- Можно я уйду на минуточку? – спросила она тогда на берегу, обняв свои колени и пусто смотря сквозь водную рябь.
Я промолчал. Она накинула платье и ушла. Я знал, что она больше не вернётся. Я знал, что пока мы купались и загорали, вещи её отвезены подругами на вокзал и билет лежит в боковом кармане сумки.
Разве можно уйти на минуточку?
Может ли капля, оторвавшаяся от сосульки, сказать - «на минуточку»? Может ли на минуточку улететь стрела? Так уходила теперь она. Жестоко? Безусловно, но это было её окончательное решение, и в этом, увы, ничего нам не изменить.
Я знал мгновения, длинные, словно день, и дни, короткие, как мгновения. Мне тоже трудно остаться сейчас одному -- с корягами на песке и с камнями в реке. Теперь я сам камень. А она только что сидела рядом, прислонившись к тёплому моему плечу возле самой воды. Я чувствовал, как вода течёт по её ногам и щекочет её ноги, и дальше течёт, и отсвечивается в её волосах и глазах…
-- Можно уйти? На одну минутку.
Я знал, что это значит. Она босиком пройдёт по песку и, не оглядываясь, растворится в зелени акаций и клёнов. Там сидит на цветке мотылёк. Он, потревоженный ею, поднимется ввысь, полетит над берегом, полетит по течению, или против течения - не всё ли равно.
Нет, не может капля оторваться от сосульки лишь на минуточку. Снег с неба. Стрела от лука. Лишь на минуточку. Нет, не может.
Проходит, угасает любой суматошный день. И всегда после вечера наступает ночь. Ночь предчувствия любви. И вместе с ночными бабочками влетает любовь в твоё распахнутое окошко. Погаси лучше свет, иначе покоя не будет!
Где-то в глубине реки спят в эту ночь рыбы. Волны на той стороне катят к другому берегу.
Далеки мы с тобой друг от друга. Словно северные и южные ветки берёзы. Какой должен ветер подуть, чтобы нас соединило?
Мы как противоположные двери в квартире, и по комнатам сквозняк гуляет.
Недостижима любовь, недосягаема. Лежит она где-то под твоим домом. Чтобы добраться мне до неё, надо весь дом снести. Разрешишь ли ты мне дом твой снести или сама снесёшь его?
Так просто всё это, казалось - вместе с ночными бабочками влетает любовь в распахнутое окошко. Словно так это просто всё, так просто и близко.
Нет, любовь - она там, в камнях, там, в глубине, где спят рыбы. Найди, откопай, достань её! А, поймав, не отпускай никогда. Даже на минутку!
Вьётся бабочка, бьётся в стекло, не сознавая, что совсем-совсем рядом окно раскрыто нараспашку.
|
