Случайный анекдот: | Парень заходит в аптеку и покупает огромную пачку презервативов.
Вся очередь поворачивается к нему и с интересом рассматривает.
Парень: ну продал я... продал я компьютер!!.....
|
|
|
Сегодня на сайте 1153 биографий
| | |
Биографии. История жизни великих людейНа этой странице вы можете узнать много интересного о жизни великих людей, познакомиться с их творчеством. Жизнь замечательных людей. Биографии. Истории жизни. Интересные факты из жизни писателей и артистов. ЖЗЛ. Биографии сопровождаются фотографиями. Любовные истории писателей, музыкантов и политиков. Факты из биографий. Выберете биографию в окне поиска или по алфавиту. Биографии дополнены рубрикой "творчество". Вы можете послушать произведения авторов в формате mp3.
НАЗАД
Андерсон (Чайковская) Анна
Андерсон (Чайковская) Анна
8 января 1922 года (рождение легенды) - 4 февраля 1984 года
История жизни Знаменитая биография «Анастасия. Загадка великой княжны», давно ставшая бестселлером в Европе и США, выходит в русском переводе в издательстве «Захаров» в конце января. Легенда о женщине, которая называла себя дочерью последнего русского царя и провела долгие годы в психиатрических клиниках и домах доброхотов, веривших в ее историю, при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не историей хитрой авантюристки. Эта история и сложнее, и загадочнее. По ней поставлены фильмы, спектакли, а на днях по нашему ТВ показали и полнометражный мультипликационный фильм. И этот успех не случаен: миф об Анастасии стал одной из главных «сказок для взрослых» ХХ века. И теперь переходит уже и в XXI
17 февраля 1970 года западногерманский Верховный суд вынес постановление по иску госпожи Андерсон, подтвердившее уже вынесенный самой историей вердикт о несостоятельности ее претензии. Почему постановление вообще оказалось необходимо? Что заставило судей высшей инстанции выслушивать домогательства женщины, которая (по утверждению ее противников) «не имела ни малейшего сходства с великой княжной Анастасией», «не знала ни слова по-русски» и чьи представления о придворной жизни не выходили за пределы общеизвестных фактов. Если верить безапелляционным отказам признать госпожу Андерсон Анастасией со стороны наиболее близких к великой княжне людей - дядей и теток, воспитателей, слуг и придворных, как я мог поверить, что кто-либо, и менее всех судьи, мог принимать ее претензию всерьез? Что-то в деле Анастасии отзывалось фальшью, и со страстью, которая и сегодня не перестает изумлять меня самого, я пустился на поиски того, что именно это было.
Следователь Николай Соколов категорически заявил, что ни один из членов царской семьи не мог спастись в этой кровавой бойне. В отчете Соколова было особо упомянуто, что Анастасия уцелела после первого залпа и ее прикончили штыками и прикладами. Помощник Соколова пишет: «Когда дым немного рассеялся и убийцы начали осматривать тела, они обнаружили, что великая княжна Анастасия жива и невредима. Она упала в обморок, когда началась стрельба, и, таким образом, пули не попали в нее. Когда убийцы дотронулись до нее, она пришла в себя, увидев вокруг лужи крови и трупы родных, закричала. Ее убили». Племянник императрицы Александры Федоровны лорд Маунтбэттен выразился еще более четко. «Моя кузина Анастасия, - заявил он, - лежа на полу, получила восемнадцать штыковых ударов». Так заканчивает рассказ о великой княжне Анастасии официальная история.
Позже неизвестная всегда настаивала, что «сломила» ее именно психиатрическая клиника. Не потеря семьи и родины и даже не покушение на нее, но эти два года, которые она провела в Дальдорфе в обществе десятка неопрятных, бормочущих, плевавшихся сумасшедших. До этого, по ее словам, она была «другим человеком». По прибытии в Берлин, надеясь найти сестру своей матери, она направилась прямо к Нидерландскому дворцу. Только в последний момент она сообразила, что там может не найтись никого, кто бы ее знал, и что нельзя было просто постучать в дверь и назвать себя. Впоследствии она пыталась объяснить, что никогда в жизни не бывала нигде без сопровождения. «Можете вы понять, - спрашивала она, - что значит вдруг осознать, что все потеряно и ты одна на свете? Можете вы понять, почему я сделала то, что сделала?» Она остановилась на полуслове. «Я не понимала, что я делала».
Она не знала, как она попала на Бендлерский мост и на что рассчитывала, падая в воду с небольшой высоты. Само падение она не помнила. Она помнила только, что смотрела на воду и думала о том, что вода всегда имела для нее особую притягательную силу, что ей всегда хотелось знать, «что там на дне». Было 9 часов вечера, вторник, 17 февраля 1920 года.
Ее завернули в одеяло и отнесли в участок, где дали выпить чего-то горячего и крепкого. Потом начались вопросы. Кто вы? Что вы делали? Вы поскользнулись? Вас толкнули? Вы сами бросились в воду? Зачем вы это сделали? Кто вы? Где ваши документы?
Неизвестная молодая женщина сидела в углу, дрожа, не говоря ни слова, бледная как полотно, в полуобморочном состоянии. Было ясно, что она смертельно напугана. Только когда полицейские снова начали кричать и пригрозили ей судебным преследованием, она выказала какие-то признаки внимания. «Я ни о чем не просила», - сказала она.
В тот вечер ее перевезли в палату Елизаветинской больницы на Лютцовштрассе. Сестры сняли с нее одежду, вытерли насухо, одели в белый халат и составили опись ее вещей: черная юбка, черные чулки, полотняная блузка, нижнее белье, высокие сапоги на шнуровке и тяжелая бесформенная шаль. Но ни кошелька, ни документов. Сестры искали монограммы, прачечные метки, какие-то ярлыки, все, что могло бы помочь полиции, но никакой информации они не обнаружили, одежда неизвестной оказалась исключительно домашней работы. Больше ничего не оставалось делать. Ей дали возможность уснуть.
На следующее утро доктора и полиция нашли ее окрепшей, более оживленной, по-прежнему испуганной, но в то же время несколько вызывающей. Она заявила, что не скажет им, кто она такая, кто ее родственники, откуда она и чем зарабатывает на жизнь. Им лучше оставить ее в покое. Это была не просьба, но требование, и когда вопросы продолжились «на всех языках», она просто отвернулась к стене, укрылась с головой одеялом и больше ни слова не сказала. Ни слова. Эта сцена повторялась изо дня в день шесть недель.
В конце марта доктора отправили ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе, так как просто не знали, что с ней делать. Диагноз был «меланхолия», или, точнее, «душевное заболевание депрессивного характера». Относительно ее общего психического состояния ничего сказано не было. Она появилась в Дальдорфе, в пригороде Берлина, как «фройляйн Унбекант» (неизвестная) и заняла место в четвертом отделении, в палате Б, в низеньком плоском здании, предназначенном для «спокойных больных». В палате было еще четырнадцать женщин. Ни одна из них, кроме фройляйн Унбекант, не была, строго говоря, спокойной.
При осмотре, проведенном в клинике 30 марта 1920 года, был зарегистрирован ее вес -- 110 фунтов (около 50 кг) и рост 5 футов 2 дюйма (около 160 см). Дальше в ее описании говорилось: «Очень сдержанна. Отказывается назвать имя, возраст и занятие. Сидит в упрямой позе. Отказывается что-либо заявить, утверждает, что у нее есть на это основание, и если бы она захотела, она бы уже давно заговорила... Доктор может думать что хочет; она ему ничего не скажет. На вопрос, бывают ли у нее галлюцинации и слышит ли она голоса, она ответила: «Вы не очень-то сведущи, доктор». Она признает, что пыталась покончить с собой, но отказывается назвать причину или дать какие-нибудь объяснения».
Сестры в Дальдорфе были решительно склонны согласиться с диагнозом, поставленным в конце второго года пребывания фройляйн Унбекант в клинике: «обыкновенное психическое расстройство». Одна из трезвомыслящих сестер считала, что «у фройляйн Унбекант была склонность к несбыточным мечтам, воздушным замкам: она воображала, что, уйдя из клиники, купит усадьбу и будет ездить верхом. Ей нравился этот вид спорта». Иногда ее высказывания были куда более удивительными. «Она много знала о германском императоре и однажды заговорила о кронпринце так, словно лично была с ним знакома».
Было ли так на самом деле? Сестры недоумевали. Их сомнения еще более усилились, когда она назвала себя «работницей» -- она, с ее «тонкими, нежными руками», ее «изнеженными манерами» и ее «повелительным видом». Они научились уважать ее желания и не удивились, когда за ней приехали русские монархисты. В минуту откровенности она сказала им, что это обязательно произойдет.
Никто не знает, что заставило фройляйн Унбекант уступить; почему после почти двух лет в Дальдорфе она неожиданно заявила, что она - младшая дочь императора Николая II. Никто не мог проследить точную последовательность событий в Дальдорфе, но все причастные к ним лица согласны в одном: скандал, последовавший за обнаружением подлинной личности фройляйн Унбекант, не был делом ее рук.
Сестры в Дальдорфе никогда не сомневались, что фройляйн Унбекант -- русская. И дело было не в ее «восточном» акценте и не в том, что во сне она говорила на разных языках. «Она говорила по-русски, как русская, - свидетельствует Эрна Бухольц, бывшая учительница немецкого языка, жившая некогда в России, - а не как выучившая русский иностранка». Сестра Бухольц первой ухаживала за фройляйн Унбекант и впоследствии вспоминала событие, имевшее место уже летом 1920 года:
«Во время ночных дежурств у меня была возможность поговорить с ней, так как она обычно страдала бессонницей... Однажды вечером я рассказала ей, что приехала из России, говорила о соборе Василия Блаженного в Москве и вообще о русских делах. Она кивала и сказала, что знает все это... Я спросила ее, знает ли она русский. Она отвечала утвердительно, и мы заговорили с ней по-русски. Она говорила без ошибок, полными связными предложениями без всяких затруднений... У меня сложилось четкое впечатление, что она прекрасно знает русский язык, ситуацию в России и особенно военные проблемы».
Весь остальной персонал мог подтвердить, что фройляйн Унбекант говорила о России уверенно и точно. «Она обнаружила такое основательное знание географии, - говорила одна из сестер, - и такое владение политическими вопросами. Я сразу могла понять, что она из самого высшего общества». И она имела разительное сходство с членами русской царской семьи. По крайней мере так казалось сестрам, сравнивавшим ее внешность с фотографиями царской семьи в одном из иллюстрированных журналов. Внимание сестер сразу же привлекла фотография четырех царских дочерей. Они внимательно ее рассматривали, обсуждали и наконец решили поставить вопрос прямо: они показали журнал фройляйн Унбекант.
Сестра Берта Вальц утверждала, что при виде фотографий «поведение фройляйн Унбекант заметно изменилось». Она «очень опечалилась, побледнела и сказала: «Я все это знаю!» Собравшись с духом, сестра Вальц указала на одну из великих княжон и сказала, что эта царская дочь предположительно спаслась. Фройляйн Унбекант поправила ее и сказала: «Нет не эта, но другая».
Сестра Малиновская вспоминает, что во время последовавшего между ними разговора фройляйн Унбекант была «очень расстроена». Она говорила о своих сестрах, о зашитых ими в одежду драгоценностях, о последней ночи в Екатеринбурге, когда «горничная бегала с подушкой в руках, пряча в ней лицо и пронзительно крича», и о «главаре убийц, подошедшем к ее отцу, издевательски размахивая револьвером... и выстрелившем в него».
В газетной статье, опубликованной в 1927 году, Теа Малиновская писала: «Она взволнованно просила меня бежать с ней в Африку... Когда я возразила, что там идет война, она сказала, что мы можем вступить во французский Иностранный легион в качестве сестер милосердия и что там мы будем в большей безопасности, чем здесь, у евреев... Она была убеждена, что врачи-евреи в клинике состоят в заговоре с большевиками и однажды они ее предадут». Сестра Малиновская поняла особый смысл этих слов. В то время евреев, вечных козлов отпущения в Европе, обвиняли не только в организации большевистской революции в России, но и непосредственно в убийстве царской семьи в Екатеринбурге. Убийство Романовых впоследствии максимально использовалось нацистами в период их прихода к власти в Германии. Поэтому в качестве «великой княжны Анастасии» фройляйн Унбекант не было необходимости объяснять или оправдывать свой антисемитизм.
Вернувшись домой, Теа Малиновская рассказала о своей беседе с фройляйн Унбекант своему жениху, врачу. В ответ она встретила лишь недоумение: а что еще она рассчитывала услышать в сумасшедшем доме? Дело могло бы на этом и закончиться, если бы в Дальдорф не поступила Клара Пойтерт, «высокая, худая, костистая женщина» пятидесяти одного года, то ли портниха, то ли прачка - это так и не было установлено.
Клара поступила в Дальдорф в конце 1921 года, после того как обвинила своих много вытерпевших от нее соседей в краже денег. В клинике она вела себя беспокойно, скучала и злилась. Довольно скоро она привязалась к стройной девушке, лежавшей в другом конце палаты. Фройляйн Унбекант совершенно заворожила Клару с момента ее поступления в клинику. Это была «важная персона», вспоминала она. «Все в палате это знали». Было и еще кое-что. В докладе русских монархистов от июня следующего года говорится, что Клара «впервые встретила неизвестную в Дальдорфе и лицо девушки показалось ей знакомым. Она (Клара) хотела заговорить с ней, но ее первая попытка не удалась, поскольку незнакомка отказалась отвечать. Через некоторое время Клара снова обратилась к ней со словами: «Ваше лицо мне знакомо, вы не из простых». Испуганно на нее взглянув, неизвестная прижала палец к губам, призывая ее к молчанию. Вскоре после этого она сама подошла к Кларе и подружилась с ней.
Неясно, почему фройляйн Унбекант решила, что может доверять Кларе Пойтерт. Возможно, одиночество взяло верх над опасениями. «Мы еще больше сблизились, обнаружив, что были единственно нормальными людьми среди безумных, - вспоминала Клара. - Мы беседовали и даже шутили». Возможно, фройляйн Унбекант искренне расположилась к Кларе, привлеченная ее добродушием и материнской заботой, которую Клара умела проявлять в свои благополучные дни. Возможно, что Клара в состоянии возбуждения много ей наговорила. Клара тоже видела в газетах фотографии царской семьи. В одном номере «Берлинер Иллюстрирте Цайтунг» была статья «Правда об убийстве царя». Под фотографией великих княжон Клара прочла о слухе, пронесшемся по Сибири в 1918 году и теперь упорно державшемся в Европе: «Правда ли, что одна из царских дочерей жива?»
Клара не замедлила сделать собственный вывод. По одному из рассказов, она подбежала к постели фройляйн Унбекант, сунула ей в лицо газету и закричала во весь голос: «Я вас узнала! Вы - великая княжна Татьяна!»
«Татьяна», по этой версии, не подтвердила и не опровергла это заявление, но заплакала и закрыла лицо одеялом.
Тем временем Высший монархический совет отыскал Зинаиду Сергеевну Толстую, подругу императрицы, жившую до революции в Царском Селе и часто бывавшую в Александровском дворце. Если фройляйн Унбекант та, за кого она себя выдает, рассуждали эмигранты, она наверняка помнит Зину. Госпожа Толстая с дочерью, капитан фон Швабе и еще один офицер-монархист капитан Степан Андриевский прибыли утром в Дальдорф. Там их встретил главный врач Елизаветинской больницы доктор Винике, лечивший фройляйн Унбекант в 1920 году. Швабе уговорил его выступить в качестве посредника на переговорах с врачами Дальдорфа, но в клинике никто не оказал никакого сопротивления требованиям эмигрантов. Сам директор Дальдорфа, побеседовав с Винике, просто попросил одну из сестер привести фройляйн Унбекант в приемную.
«Прошло около четверти часа, - вспоминал Швабе. - Наше напряжение возрастало. Наконец вернувшаяся сестра объявила, что фройляйн Унбекант не желает выходить».
В таком случае, сказал директор, эмигрантам придется самим к ней подняться.
Они застали ее в обычном положении, лицом к стене, с головой, накрытой одеялом. Швабе приблизился к ней первым. «Не нужно бояться, - сказал он мягко. - Здесь ваши друзья».
Ответа не последовало. По данному Швабе знаку подошли Зинаида Толстая с дочерью. Фройляйн Унбекант медленно повернулась к ним, все еще закрывая одеялом низ лица. Ободренные этой реакцией Толстые достали фотографии царской семьи в Тобольске, икону и подписанные фотографии императрицы Александры и ее дочерей.
«Глядя на фотографии, неизвестная заплакала, - сообщает фон Швабе. - Несколько раз, склоняясь над ней, Толстые просили ее сказать им хоть словечко». Она молчала. Она продолжала молчать и когда капитан Андриевский «в состоянии крайнего возбуждения» подбежал к кровати с криком: «Ваше высочество! Ваше высочество!» Швабе был в ужасе. Все остальные пациенты в палате застыли, наблюдая эту сцену. «Они вас могут услышать!» - пытался остановить его Швабе, но Андриевский не обратил на него внимания. «Ваше высочество!» - снова закричал он.
«Поскольку было невозможно убедить неизвестную открыть лицо, - продолжает Швабе, - дамы и капитан Андриевский попытались сделать это силой. Неизвестная отчаянно сопротивлялась. Доктор Винике, присев у постели, успокоил ее. Все в порядке, говорил он, все хорошо, с ней ничего не случится. Он осторожно открыл ей лицо. Неизвестная не сопротивлялась... На лице у нее выступили красные пятна; на глазах были слезы. Все смотрели на нее пристально и пришли к выводу, что она действительно великая княжна... Единственное, смутившее их обстоятельство, был небольшой рост неизвестной».
Все это происходило под видом величайшей секретности. Каждый раз, когда один из эмигрантов подходил к постели фройляйн Унбекант, другой отходил в сторону «отвлечь сестер». Сестрам все это надоело. В чем дело с этими людьми, спрашивали они доктора Винике. Неужели они настолько бесчувственны, что не понимают, как напугана эта женщина? Ее пытают, и это следует прекратить.
...Барон фон Кляйст без труда добился ее освобождения из клиники. Когда Кляйсты приехали за ней в солнечное майское утро, директор клиники остановил их в холле и спросил, почему они хотят забрать девушку.
«Потому что она наша соотечественница», - ледяным тоном отвечал барон фон Кляйст. И поскольку этот ответ не произвел особого впечатления, барон добавил: сам факт, что Анастасия могла оказаться царской дочерью, является достаточным основанием удалить ее отсюда.
Барон Артур фон Кляйст жил с женой и двумя дочерьми в просторной квартире на Неттельбекштрассе, 9, на четвертом этаже. Неизвестная женщина из Дальдорфа поселилась там 30 мая 1922 года и за несколько дней перевернула всю их жизнь вверх дном. Если барон надеялся приютить у себя Анастасию тихо и спокойно, то он ошибся. Ее присутствие превратило дом Кляйстов в нечто вроде малого двора в изгнании, место, где собирался «весь Петроград», по меткому выражению одного репортера. Русские монархисты разного толка, и преданные и не очень, являлись туда созерцать новую претендентку и проводить там время. Сама баронесса изумлялась количеству вдруг явившихся визитеров. До того они с мужем особой популярностью не пользовались. Теперь же, когда Анастасия оказалась под крышей их дома, они превратились в самую популярную пару в монархистских кругах. В некоторые дни в их гостиной собиралось до двадцати человек, и вполне понятно, что барону это начало доставлять удовольствие. Бывший полицейский в царской Польше, он стал теперь доверенным лицом высочайшей особы, важной персоной и, по имеющимся сведениям, поощрял толпы монархистов-прихлебателей как свидетельство собственного престижа.
Некоторые монархисты сильно подозревали, что главной целью хозяев квартиры на Неттельбекштрассе было не установление личности Анастасии, а самовозвеличивание Артура фон Кляйста. Другие, менее снисходительные, утверждали, что барон намерен нажиться на трагедии царской семьи. Инспектор из главного полицейского управления высказал по поводу барона следующее: «Следует отметить, что он приложил немало усилий для разгадки этой тайны и не скрывал своего изначального убеждения, что это настоящая великая княжна. Правда, у него могли быть и скрытые мотивы, на что намекали в эмигрантских кругах. Он надеялся извлечь из своей заботы о молодой женщине немалые выгоды, если бы в России когда-либо утвердился прежний порядок».
В любом случае, когда барон с женой пригласили ее к себе, они были убеждены - горячо убеждены, - что Анастасия не кто иная, как младшая дочь царя. Капитан фон Швабе также всецело поддерживал ее притязания. Когда позднее в тот год жена Швабе родила девочку, ее назвали Анастасией, крестной матерью которой стала фройляйн. «Было приглашено множество эмигрантов, -- вспоминал друг Швабе Франц Енике. - Многие из них служили раньше при дворе. Все были уверены, что Анастасия - царская дочь».
Питер КУРТ
|
|
|
Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru
| |
| | |
| |
|
|