Часть Ш. Год 1951-1954
Женщина в пестром фартуке, надетом поверх платья, накинула тонкую дужку пустого ведра на крючок уличной колонки и повернула рычаг. Водяные струи, со звоном ударившиеся о дно, разлетелись мелкими брызгами в разные стороны. Уменьшив напор воды, женщина оглянулась на свист, взметнувшийся в высокое небо, вслед за которым туда же устремилась голубиная стая, вспорхнувшая с крыши маленького птичьего домика, громким хлопаньем крыльев заглушая все остальные звуки улицы. Сын Женька гонял голубей. Он махал белым флажком, надетым на длинный тонкий, и потому гнущийся, шест, не давая птицам садиться обратно.
Женщина загляделась на сына, увлеченного своим занятием. Вот уж "голубятник"!
Вода, наполнив ведро до края, стекала маленькой струйкой на землю, образуя лужицу, в которой буйствовала зеленая трава. В любую погоду ей доставалось влаги от зазевавшихся горожан, приходящих сюда по воду.
- Вы так весь Дон выпустите, - пошутил подошедший высокий молодой мужчина. Он закрыл колонку, подхватил ведро с водой и проговорил улыбаясь:
-Услуга за услугу. Я вам ведро до дома донесу, а вы мне покажете, где здесь живет женщина без ног, Полина.
А вы кто ей будете? - спросила хозяйка ведра, показав рукою в какую сторону им идти.
-Кум я, крестный ее дочери Инны. В отпуск приехал и навестить их решил, а мне мамаша сказала, что место жительства они сменили.
-Соседи они мои, рядом дворы наши. Только их сейчас дома нет. Василий с Полиной на базаре, Наташа у теток, а остальные - кто в школе, кто на работе. После обеда все дома соберутся. Можете к нам зайти, подождать.
-Да нет, спасибо, я на аллее посижу. Голубями полюбуюсь. Красиво летают!
-Это Вам спасибо за помощь. Надумаете чаю попить, заходите, собака у нас на привязи, а зовут меня Анна Романовна.
-Иван, - представился молодой мужчина.
Присев на скамейку, он извлек из кармана пачку "Казбека", щелчком выбил из нее папиросу. Покрутил ее в пальцах, сплющив пустой край, не набитый табаком, зажал его губами и, прикурив от пламени зажигалки, затянулся глубоко, а потом выдохнул из себя дым ровными густыми колечками, которые тут же увеличивались в диаметре и рассеивались в весеннем воздухе. В каждом движении мужчины чувствовалась грациозность и уверенность в жизни.
Выпускать дым кольцами Ивана научил пожилой актер шахтинского театра, в труппе которого он, еще парнишкой, замеченный режиссером во время одного из смотров художественной самодеятельности, проработал несколько лет до того момента, пока не увлекла его романтика далекого Севера, где оказался он после службы в армии. Одна из ролей Ивана требовала такого умения по замыслу режиссера.
Именно в то время, в 1946 году, когда театры работали при полном аншлаге, после очередного спектакля к нему в гримерную зашла одна из сотрудниц, контролер - тетечка Лиза, как уважительно называли ее все актеры и попросила Ивана выйти в фойе. Смыв с себя грим, и переодевшись, Иван подошел к ней:
-Я весь Ваш, - шутливо произнес он, - можете мною распоряжаться по своему усмотрению.
Тетя Лиза улыбнулась и ответила:
-В таком случае ты не откажешь нам в нашей просьбе. Вот эта женщина, Полина Васильевна - почитатель твоего таланта. Она не пропускает ни одного спектакля с твоим участием, и потому мы обе хотим, чтобы ты стал нашим кумом. Я стану крестной матерью ее дочери, а ты - крестным отцом…
Иван растерялся. Такого оборота дела мужчина совсем не ожидал. Он постоянно видел эту маленькую безногую женщину в первых рядах зрительного зала, обращал внимание как горели ее глаза от восприятия происходящего на сцене, и ловил себя на мысли, что старается играть лучше, чтобы понравиться именно ей, увлеченной театралке. Возможно, им руководило чувство жалости к этой женщине, хотя обездоленной ее никак нельзя было назвать. Рядом с ней часто сидел красивый горец, по-видимому, ее муж. Иногда они поглядывали на балкон, где среди взрослых людей мелькала голова девочки-подростка с такими же горящими глазами. Детей на вечерние представления не пускали и, ясно было, что эта девочка - "протеже" тети Лизы и, вероятно, дочь этих людей.
-Какой же из меня отец при моей-то молодости, - смущенно ответил Иван, - я и детей в руках держать не умею.
-А никого держать не надо, - ответила тетя Лиза, и, улыбнувшись, спросила:
-Сколько, Полечка, лет нашей будущей крестнице?
-Двенадцать.
-Ну вот, Ванечка, крестница наша в церкви рядом с нами на своих ногах стоять будет.
-Когда и где? - улыбнулся Полине Иван, - протянув руку для знакомства, - я согласен.
Голуби, налетавшись вволю, уселись на водопой. Их хозяин спустился с крыши и наблюдать стало не за кем. Иван посмотрел на часы, потом повернул голову налево и увидел вдалеке девушку, идущую по тротуару в его сторону. На ней было яркое голубое платье, облегающее стройную фигуру, на ногах белые туфли, а в руках такая же белая сумочка, которой девушка размахивала из стороны в сторону в такт своим шагам. Судя по походке, в ее душе поселилось прекрасное настроение. Ивану даже показалось, будто она поет.
-Голубка в голубом, о чем воркуешь? - затронул девушку Иван, когда та приблизилась к дому Анны Романовны и тут же с удивлением, добавил, - Люба, это ты? Глазам не верю. Невеста!
Люба повернула голову в сторону молодого человека и всплеснула руками:
-Иван Михайлович?
-Я сколько раз повторять тебе буду, не Иван Михайлович, а Ваня. Три года прошло, а ты уже забыла. Ну, молодец, ну выросла! - восхищенно добавил мужчина, целуя Любину руку. Как я
вовремя приехал, а то б такую невесту проморгал, - добавил он кокетливо и своими словами окончательно смутил девушку.
Ко двору подъехала машина, разрисованная по бокам шашечками.
-Родители приехали, - сказала Люба.
-Для кого родители, а для кого - кумовья, - заулыбался Иван, поспешив к машине, чтобы открыть переднюю дверцу и помочь Полине сойти. Потом он, нагнувшись, обнял ее, обрадованную встрече: "Вы все так же молоды, кума моя дорогая". Василий протянул мужчине руку, приглашая в дом. Но Иван, разглядев в глазах кумовьев глубоко запрятанную усталость, сказал:
-Вечером буду. Непременно. Крестницу увидеть хочу.
-Будем ждать, Ванечка, приходи обязательно, - ответила Полина.
Иван согласно закивал головой и, взглянув на Любу, кокетливо спросил:
-Ты тоже будешь ждать?
-Буду, - почему-то покраснела девушка.
Вечером, в самый разгар торжественного ужина, рассказав уже о том, что он работает начальником промышленной установки на золотом прииске Сусуманского района далекой Калымы, что начальство им довольно, и, что он, молодой партиец, теперь - Ударник коммунистического труда, Иван взял в руки принесенную с собой гитару, улыбнулся сидящей рядом с ним Инне, на блузке у которой в свете яркой лампы сверкала подаренная ей крестным отцом золотая брошь, и запел, глядя сквозь пышный букет алых тюльпанов, стоящих посередине стола, на Любу, нежно поглаживающую рукой подаренные Иваном янтарные бусы:
-…Ты мои перья нежно погладь рукою:
О, голубка моя…
. . .
-Арчил Сафронович, Пелагея Васильевна, я сделал предложение Вашей дочери Любочке и она мне не отказала, - неожиданно официально обратился Иван к кумовьям. Люба смущенно спряталась за спину мужчины.. - Мы хотим подать заявление в ЗАГС и просим Вашего согласия на наш брак.
-Как заявление, когда заявление, - заволновалась от неожиданности Полина, но Василий остановил ее:
-Чего ты, мать, засуетилась. Еще вчера с тобой разговаривали, что Люба вся светится от счастья. Выросла дочь и влюбилась, чему тут удивляться. И Ваню мы уже сколько лет знаем. Решили молодые, что нужны друг другу, пусть женятся.
-Да я ничего, я не против, просто неожиданно как-то. А потом ведь Ваня-то так далеко работает, это что же и она с ним уедет?
-Люба со мною на севере будет. Мы уже говорили об этом.
-О, Господи! - присела от волнения Полина.
-Ты, Марфа, не садись, а снимай икону со стены, благословлять детей будем.
Василий встал, подошел к ведру с водой, зачерпнул ее кружкой, выпил жидкость до дна повернулся к молодым и заговорил:
-Однажды Бог спустился на землю, подошел к молодому человеку и спросил: "Что ты хочешь от жизни, человек?" - "Счастья, - ответил тот, - хорошей работы, любимой женщины и друзей". Тогда Бог подошел к человеку средних лет и задал ему тот же вопрос. "Счастья, - ответил тот, - обеспеченной жизни, хорошей жены и детей, уважения окружающих". Подошел Бог к старику и спросил его тоже. "Счастья, - ответил тот, - уважения ко мне, старику, здоровья и, чтобы я мог по силам трудиться." Дорогие дети наши, Люба и Ваня, - сменил Василий тон с пафосного на мягкий, любящий, - как видите, человек всю жизнь желает счастья. Мы с мамой тоже хотим, чтобы вы видели свое счастье в счастье другого и благодарили минуты, когда жизнь свела вас вместе. Благословляю вас и радуюсь за вас. Любите друг друга, и пусть союз, который вы хотите заключить, будет союзом любви и взаимной помощи на вашей жизненной дороге.
-Благословляю, дети - добавила Полина, кивая головой в знак согласия с каждым словом мужа. Слезы волнения блестели в уголках ее глаз. - Пусть Господь хранит вас от всех жизненных невзгод.
Полина перекрестила иконой Божьей Матери, украшенной белым ажурным полотном, стоящих перед нею молодых людей и протянула ее для поцелуя к дочери. Люба прикоснулась к иконе губами:
-Спасибо мама, спасибо папа.
Иван же, смутившись, остался стоять неподвижно, но уже через секунду-другую поборол себя, и поцеловал икону. Ради Любы он во второй раз пренебрег убеждениями атеиста. Утром, верующая мать Меланья Ивановна, была строга: " Целуй икону, сынок, так положено!"
Свадебный вечер был веселым и шумным, а через неделю закончился отпуск Ивана. Он уехал, а молодая жена Люба осталась дома ждать вызова от мужа. Завершался театральный сезон, и уже ничто не удерживало ее от желания быть рядом с Иваном.
Через месяц провожать Любу на вокзал отправились всей семьей, и только Полина, простившись с дочерью дома и, оставшись одна, взяла в руки портрет Семена и заговорила с ним:
-Эх, Семен, Семен. Не дал Бог пережить тебе и этого счастья. Ты уж прости меня, но я боюсь за наших дочерей, и не пошлю тебе на чужбину ни фотографий их, ни писем. Не имею права рисковать я покоем и счастьем детей, вдруг что сделаю не так. Сосед ведь тоже побоялся везти от тебя послание, а я и подавно не разбираюсь в политике. Ты уж прости меня, Семен… Может, когда-то и сделаю это, а пока что пусть девочки беззаботными поживут.
. . .
Больше года Люба присылала родителям письма, в которых рассказывала о том, как живется им с Иваном, а в одном из писем сообщила, что они ждут ребенка. Бабушкой Полина стала 10 августа 1952 года. Первенцу дали имя Володя и на север полетели многочисленные телеграммы с поздравлениями от родственников и друзей.
. . .
Организм Любы, ослабленный родами, не выдержал отсутствия привычного южного солнца, недостатка витаминов и после долгой зимы женщина заболела цингой. Лечение давалось с трудом. Иван решил оставить север и возвратиться домой. В июне он уволился с работы и семья собралась в дорогу. Люба тогда не знала, что под ее сердцем затеплилась еще одна жизнь. Вместе с сыном она увозила с чужого неприветливого севера на теплый юг второго ребенка, дочь Татьяну, которая родится в родном городе Шахты 11 февраля 1954 года ослабленной, болезненной. Молодой матери будет тяжело справляться с двумя детьми. На помощь Любе придут мама Поля и свекровь Меланья Ивановна.
. . .
Иван купил машину - "Москвич 401". Ему очень нравилось совершать поездки и он не отказывал никому из родных в их просьбах. Свозить их в Семикаракорский район в гости к родственникам мужа попросила мужчину тетя Шура.
-Ты тоже поезжай, - сказала Любе свекровь, я побуду с детьми. Вы молодые, вам погулять охота.
Иван и Люба уехали на три дня, а в дом пришла беда. Таня заболела. Малограмотной бабушке Меланье вызвать бы врача или скорую помощь, а она сама решила лечить девочку, давая ей разные отвары трав, полагаясь на божью помощь. Возвратившиеся родители застали восьмимесячного ребенка в тяжелом состоянии. Произошло обезвоживание детского организма, и ослабленная Таня почти не подавала признаков жизни.
. . .
Растерянная Люба стояла в приемном покое детского инфекционного отделения, ожидая прихода врача, за которым послала санитарку медсестра, после осмотра ребенка. Своим дыханием она пыталась согреть посиневшие пальчики ручек и ножек дочери. Врач вошла не спеша, осмотрела девочку и сказала, пряча фонендоскоп в карман халата:
-Мамочка чего же вы к нам пришли? Вам надо в морг, ребенок- то ваш мертв. Раньше надо было обращаться… Ох, уж эти мамаши безграмотные, понарожают, а ума дать не могут, - заворчала она, делая пометки в журнале регистрации. Объясните ей, дорогуша, - повернулась докторша к медсестре, - где находится морг.
-Мне показалось, что пульс прослушивается, - нерешительно ответила медсестра, - очень слабый, но есть.
Докторша высокомерно посмотрела на нее, но опять сдавила своими пальцами маленькую ручонку девочки:
-Хорошо, - наконец проговорила она, - отправьте ребенка в реанимацию…
Любу в реанимационную палату не пустили. Она прижалась к коридорной стене напротив этой самой палаты, в которой с ее дочерью что-то делали. Женщине казалось, что каждая минута ожидания превращалась в бесконечность, поглощающую ее занемевшую от напряжения фигуру. Она уже не чувствовала ног под собой, и ей казалось, что стена за спиной превратилась в мягкую перину, в которую Люба падает, падает... Но вот дверь палаты распахнулась, и женщине вынесли ее дочь:
-Забирайте ребенка, пойдемте.
-Куда? - встрепенулась Люба.
-Куда-куда, в палату! Место вам покажу, где лежать будете, - устало ответила медсестра.
-Спасибо Вам, сестричка!
Комната, в которую отвели Любу с ребенком, была большой и заполненной больными детками и мамами их. Приближался вечер, сумерки превратили прозрачные стекла окон в зеркала, которые отражали все и всех. Люба посмотрела на эти окна и не узнала себя в отражении. На ней не было лица…
Во время вечернего обхода родителей попросили выйти из палаты. Все они сгрудились в коридоре, прислушиваясь к разговорам за дверью. Каждая из матерей хотела услышать хоть что-то о своем ребенке.
-Эта девочка - не жилец, делайте ей уколы, поддерживайте сердце, но она больше двух-трех часов не протянет, она безнадежная - услышала Люба слова доктора и отпрянула в сторону.
Врач выходила из палаты в сопровождении двух медсестер: той, которая отработала день и той, которая пришла на дежурство в ночную смену.
-До завтра, мамочки. Спокойной ночи! - попрощалась докторша.
-До свидания, - ответили женщины и поспешили в палату к детям. Люба метнулась к медсестрам с вопросом, "Что врач сказала?", но уже та, ночная, ответила:
-Потом, потом…
А потом Таня опять затихла и начала синеть…
-Она не дышит, - разрыдалась Люба, сбежав по ступенькам в приемный покой, где были в этот момент медсестра и санитарки, обслуживающие два этажа больницы.
Юное создание в белом халате, проходившее в детском инфекционном отделении преддипломную медицинскую практику год назад, а теперь работающее медсестрой в детском саду и берущее здесь дежурства ради дополнительного заработка, впервые столкнулось со смертью так близко и так наедине. Неоднократные посещения морга вместе с одногруппниками за все время ее учебы стали привычными и уже не волновали девушку так, как в первый раз. Но мириться с жестокостью жизни, видя перед собой маленькое неподвижное существо было невозможно. Она посмотрела на плачущую мать, прижавшую к груди детское тельце:
- Давайте сюда дитя! - медсестра взяла ребенка в руки, положила его на стол и принялась растирать пальчики на ручках и ножках, то и дело, прощупывая пульс. Первый неуверенный толчок его, медсестра ощутила вместе с ударом своего, казалось остановившегося сердца. Она встрепенулась в надежде и приказала санитаркам:
-Кислород быстренько приготовьте и воду горячую. Все это в палату принесете, а вы, мамочка, пойдемте за мной.
Возле процедурной медсестра передала девочку Любе и велела ей идти в палату. Следом пришла сама, неся в руке шприц. Сделав ребенку еще один укол, медсестра принесла маленькую резиновую грушу и, поставив клизму, прочистила малышке кишечник, потом приказала вошедшей с ведром горячей воды и кислородной подушкой нянечке:
-Смачивайте простыни, не отжимайте, а просто стряхивайте и подавайте сюда. А вы, мама, держите кислородную подушку и следите за тем, чтобы ребенок дышал кислородом.
Помогайте мне. Она начала укутывать маленькое тельце девочки в горячие простыни, меняя их по мере остывания…
Ближе к ночи, медсестра отправила обеих санитарок заправить опустошенные подушки кислородом, а вместо них греть воду и смачивать простыни начали пришедшие на помощь мамочки, чьи дети уснули, несмотря на суету…
…Медленно возвращалась жизнь в тельце ребенка. Наконец, медсестра опять сделала укол девочке, посчитала биение пульса и, удовлетворенная результатом, сказала всем:
-Сейчас ребенок поспит, а мы давайте немножечко посидим. Отдохнем…
. . .
-…А это у нас кто? - спросила при обходе палат утром, осматривая порозовевшую Таню, та самая докторша, которая накануне дала заключение: "вам надо в морг".
-Это вчерашняя пациентка, которая безнадежная была, -
-Как, она жива? - удивилась медичка, получившая в ответ шквал негодования от возмущенных таким вопросом мамочек.
-Да! Жива! И спасла ее медсестричка! Хорошо у нас в медучилище учат девчат, а вам, видать уже все надоело…, - загалдели возмущенные мамаши, утомленные бессонной ночью.
И только Люба стояла молча, не в силах произнести ни одного слова из-за спазма в груди.
-Ладно, не умничайте, - строго ответила врач и приказала медсестре:
-Принесете ребенка в процедурную через десять минут…
. . .
Первая помощь была действенной, но никакие дальнейшие попытки врачей не могли улучшить ситуацию. Обезвоживание организма из-за токсической дизентерии прекратилось, но Таня не набирала вес. Полина очень переживала за внучку но, наконец, с напутствиями строжайшей диеты ребенок из больницы был выписан. Полина же, наоборот, собралась откормить девочку и выходить ее своей материнской мудростью.
-Дитя ко мне принесешь, - строго сказала она Любе, - сама разбираться буду, что дальше делать.
Проехать домой в трамвае, надо было всего одну остановку. Люба вошла в подошедшую "тройку", которая тронулась, а потом остановилась на середине этого пролета и ждала уже несколько минут пока проедет перекресток встречный трамвай, идущий с вокзала, после которого стрелку переведут, и составу из двух вагонов можно будет съехать с улицы Советской в сторону шахты "Нежданная". Завернутая в одеяло Таня, спала, и Люба прикрыла уголком ткани лицо дочери, теплее будет.
К женщине подсела старушка:
-Ваша девочка больна "сухотой".
-Откуда вы можете знать, что в одеяле девочка и, что она - больна? - удивилась Люба.
Старушка оставила вопросы без ответа и сказала:
-Слушай меня внимательно! Придешь домой, испеки на голой плите пресную лепешку из муки и воды. Пусть муж твой постучит в окно и попросит продать ему девочку. Он подаст тебе в форточку мелочь, а ты ему - дочь и лепешку. Ребенка он внесет в дом, а лепешку отдаст первой, попавшейся на глаза, собаке.
-Да будет ли собака есть такую лепешку?
-Съест, доченька, - ответила старушка. - Сохрани ее, Господи! - перекрестила она Таню, когда трамвай, зазвонив два раза, тронулся с места. - Ну вот, поехали с Богом, - проговорила незнакомка, и опять повернулась к Любе: Прощай, дочка, тебе пора выходить, сейчас будет твоя остановка.
?- удивлению Любы не было предела.
Дома она рассказала о странной встрече всем. Но муж посмеялся над ее рассказом и наотрез отказался что-либо делать. Время шло и состояние ребенка, несмотря на усилия всех женщин рода, оставалось плохим.
Наконец Иван согласился на уговоры жены и требования тещи, поворчав для приличия:
-Надо же, крайности какие, то в бога верят, то в колдунов. Как дети малые. Меня, коммуниста, черт знает, в кого превратить хотят.
Девочку забрали домой. Лепешку Люба испекла. В поисках мелочи были осмотрены все карманы. Форточка была открыта нараспашку…
-Продайте мне вашу девочку, - сказал Иван и сделал все, чему научила незнакомка.
Соседская собака схватила ту лепешку и жадно проглотила ее, как - будто в жизни своей она не ела ничего вкуснее. О, силы небесные! Девочка начала поправляться, а собака - худеть, огорчая своим здоровьем хозяев, и вызывая в душе Любы и Ивана чувство вины перед людьми и животным. Они жалели собаку, как могли, но…
Таня же, до конца дней своих, должна быть обязана: находчивой женщине в белом халате, странной знахарке, и собаке-спасительнице, пожертвовавшей ради нее своей жизнью. Видимо, сам Ангел - Хранитель трижды менял свой облик, приходя на помощь девочке.
…
|
