Женни
1.
Женни… Ударение на последний слог… Женни… Ты забрала три года моей жизни, три года молодости и беззаботной юности, что в моем случае было вялым закатом существования.
До сих пор не могу понять, любила ли я ее? Меня переполняли множество чувств, ни одно из которых я не решаюсь назвать любовью… Да и может ли считаться любовью ежедневные жалкие попытки завладеть ее вниманием?
Впервые я увидела ее сидящей на крыльце соседнего дома… …Меня переполняло желание жить перед новым этапом своей скучной жизни, за призрачными холмами всех неприятностей угадывались равнины спокойствия и неспешности бытия. Мне предстояло провести три месяца в маленькой солнечной деревеньке, затерянной меж тенистых раскидистых деревьев и паутины сухих рыжих дорог. Перспектива казалась довольно убогой и неинтересной, впрочем, город с каждым днем накладывал неизгладимый отпечаток на и так уже изношенную психику, и другого выхода уйти от реальности не было.
Я могла смотреть на нее часами и, ракурс обзора не имел значения. Она стоила целой жизни и не одной. Выражение лица - статичное, с застывшей неподвижной мимикой и неспешным вращением глаз. Я могла бы отдать пол мира за одну ее улыбку, однако миром я не владела, да и она была не расположена улыбаться.
Она дружила с мальчиком, живущим по соседству. Они замечали только друг друга и никого больше. Они употребляли запрещенные вещества и манера передвижения Женни, а также манера общения отражали многогранный эффект наркотической зависимости. Однако думаю, нельзя сказать, чтобы она была типичной наркоманкой. В прошлом она таскалась по рейвам и сомнительным тусовкам, а положение в такой компании обязывает к определенным вещам.
Но все эти вещи, окружавшие Женни, не портили мое отношение к ней, я их не замечала. Точкой опоры моего скудного мира была она. Моя Женни…
Да, уже тогда она была моей. Каждый ее вздох, каждый взгляд и шаг я ловила с жадностью охотника и присваивала себе. Она была настолько моей, что я не обращала внимания на ее временных спутников.
Всегда моя. Без слова «быть» во всех его склонениях.
2.
Думаю, пора немного рассказать о себе. Мои родители владели парой небольших цветочных лавчонок, поддерживали хорошие отношения с соседями и являли собой пример образцовых патриотов. Я росла в счастливой теплой атмосфере, родители были ко мне очень добры, поощряли все начинания и финансировали все мои прихоти.
Меня выучили в хорошей гимназии, и я поступила в международный университет. Я дышала полной грудью и была готова к подвигам…
Воздух вокруг ее тела плавился, превращаясь в сияющую дымку, ноги не касались земли, ее вел за собой ветер – тонкую и призрачную. А я в это время выкуривала свою первую сигарету за тот еще не начавшийся день. Она шла, а я смотрела, и мне было немного стыдно, что я так откровенно на нее таращусь. Она прошла мимо, даже не взглянув на меня…
Для меня Женни являлась неприступной крепостью, но мне нужно было найти некий черный ход, взять не силой, а хитростью…
Женни любила сладости, кислые фрукты и растворимый кофе в пакетиках. Музыку она предпочитала большей частью клубную, но иногда могла послушать немного джаза, немного ланжа, и даже в отдельные моменты могла сказать, что симпатизирует Мадонне. Да, одна песня Мадонны, не помню какая, ей точно нравилась. Еще Женни не пыталась понять людей, что ее окружали, ей было абсолютно наплевать на общественное мнение и нормы морали.
Она полностью завладела мной, стала навязчивой идеей. Просыпаясь утром, я думала о Ней, засыпая ночью, я думала о Ней. Не существовало такой секунды, в которую бы я не думала о Женни. Даже в моих снах Женни часто фигурировала. Я посвятила ей большой отрезок моей скудной жизни и не жалею об этом.
3.
Канат пыльной желтой дороги терялся в плотной череде берез. Тончайшие ремешки змеиной кожи больно резали распухшую плоть ноги, а платье оказалось слишком коротким, чтобы мешать песку и всяким отрепьям проникать в мои трусы. Мимо пронесся старомодный красный мотоцикл с люлькой, набитой конопатой деревенской мелюзгой. За советским чудом техники тянулся длинный шлейф дорожной пыли, которую ветер швырнул в лицо с новым порывом.
Когда глаза стал разъедать соленый щиплющий пот, насквозь пропитавший волосы, на горизонте появился первый дом долгожданной деревни. Последний раз мне довелось здесь побывать три года назад, и на первый взгляд здесь ничего не изменилось. Все те же вросшие в землю дома с прикрытыми от жары ставнями, горстка детей, резвящихся возле клуба, железный щит с облупившейся голубой краской, предназначенный для афиш, коих на нем никогда не бывало, отдыхающее стадо коров в близлежащей чаще…
Надо сказать, что родственников у меня в данном месте имелось в избытке. А именно: тетя Надя, жена дяди Германа – полная краснощекая женщина небольшого роста с короткими маслянистыми волосами неопределенного окраса; дядя Герман – брат мамы – уже который год несет северные вахты по специальности «крановщик», и по этой же причине потерявший слух, но отлично умеющий читать по губам; Никита, сын их – шестнадцатилетний, в несвежей футболке и стандартным набором фраз. Также тетя Наташа, мамина сестра – изможденное лицо, наполовину седые волосы и куча болезней в придачу, несмотря на молодой еще возраст; ее муж – начисто лишенный эмоций и помешанный на здоровом образе жизни совершенно непривлекательный мужчина. И завершает весь этот жалкий список сестра Оксана, дочь тети Наташи, ровесница Никиты – в детстве слыла хорошенькой девочкой, почти красавицей, но в период взросления стало проявляться врожденное косоглазие, позднее ставшее неотъемлемым элементом ее замкнутого образа жизни.
Я шагала по загаженному коровами раскаленному асфальту и ловила на себе удивленно-пренебрежительные взгляды сельских обитателей. К приезжим из города здесь относились крайне негативно, хотя и с любопытством. Уже виднелся серый бок дощатого палисадника и обильные заросли мальвы. Старая калитка раздалась хрустящим скрипом и впустила меня в новый мир, наполненный квохтаньем кур, сновавших под ногами, визгом изголодавшихся поросят в решетчатом вольере и запахом луговых цветов в расплавленном воздухе. Вместо тропинки к дому вел настил из разваливающихся досок. Дом также не претерпел больших изменений, лишь кирпич покрылся краской под названием «половая» - самый неприятный из всех коричневых цвет, а на крышу прилепилась белая спутниковая тарелка.
- Милка! Ну, наконец-то! – резкий возглас ворвался в только что выстроенный по-новому мир и затопил его горячим сладким киселем малинового цвета. Это была тетя Надя. Она всплеснула рыхлыми, обгоревшими на солнце руками и улыбнулась тусклым ртом с золотыми вставками зубных коронок. Ноги тянули мое тело обратно, но мне ничего не оставалось как приторно-вежливо улыбаться и вдыхать запах пота вперемежку с вонью скотного сарая во время обмена любезностями.
- Ой, красивая какая… Поди ж все ноги переломала на таких-то ходулях! – она щупала мое платье, оставляя на нем жирные следы от пальцев, тянула за волосы, теребила серьги из платины…
- Вовсе нет, – я все еще тупо улыбалась, стараясь заполнить неловкую паузу, когда разувалась на обитом клеенкой крыльце, а она исследовала мой внешний вид.
- А у нас никто так и не одевается… Мода щас, поди, такая, да? – она так сочувственно на меня посмотрела, что я чуть не разрыдалась на ее распухшей груди, увенчанной нездоровой краснотой.
- Да, наверное… - она была назойливой мухой вокруг моего лица, мухой, что убивают хлопушкой.
- Ну, пойдем в дом, - она увлекла меня за собой, подхватив стоявший бидон с молоком, скорее всего парным, судя по неаппетитной пенке на его поверхности.
Внутри тоже мало что изменилось. Разве что появление дорогостоящего компьютера, новой порции дешевых штор и нескольких китайских картинок на стене можно было считать преображением интерьера. Все тот же дощатый пол противного цвета, круглый обеденный стол с цветастой скатертью, деревянная лестница, ведущая на второй этаж, полосатые обои в гостиной…
Мне отвели комнату на втором этаже, бывшую спальню старшей дочери Катерины. К своим двадцати трем годам вышеупомянутая деревенская особа успела четыре раза выйти замуж и в данное время находилась с очередным благоверным на Курильских островах, пытаясь заработать немалые деньги, трудясь продавцом в продуктовой лавке. Мать искренне радовалась за дочь и с нетерпением ждала новых писем – подтверждение правильного выбора и полной состоятельности своего ребенка. Вся полученная корреспонденция становилась достоянием сельских сплетен, так гревших материнскую душу.
Комната была оклеена бумажными обоями песочного цвета с маловразумительным рисунком в стиле барокко. По потолку тянулась неуместная здесь гипсовая лепнина и такой же ненужный кованый карниз для штор. Пружинная кровать с множеством пузатых подушек стояла у дальней стены, а над ней висел непропорциональный набросок лошади под стеклом, сотворенный чьей-то страдальческой рукой. Старое полированное трюмо, потрепанный ковер с геометрическим узором, желтые гипюровые занавески, облезший комод с выдвижными ящиками без ручек, кадка с умирающим фикусом – здесь я должна была провести три месяца лучшего времени года…
Распаковав чемодан и множество прилагающихся пакетов, моему липкому телу с приставшими крупинками песка следовало ополоснуться. На заданный вопрос тетя Надя закивала немытой головой и указала огрубелым пальцем на кабину летнего душа, сооруженную из старого отсека корабля. А так как сие сооружение находилось у самого забора (другими словами – щелястого ряда коротких палок), то думаю, полдеревни точно наблюдало за моим посещением душевой.
Внутри это мало напоминало ванную комнату или душевую кабину. Скорее гибрид русской бани и душевой в студенческом общежитии. Сначала я растерялась, не зная, куда поставить пакет с вещами и принадлежностями для данного действия. Но вскоре разглядела небольшую лавочку и крючок на стене.
Через полчаса после вылазки из корабельной каюты, благородно именуемой душевой, я поглощала свежий творог, чуть подслащенный ванильным сахаром под россказни моей благодушной тетушки. У крыльца находилась неплохая зона для так называемого «барбекю» под раскидистым дубом. Осенью на земле валялось очень много желудей от этого, и тетя Надя собирала плоды и кормила свиней, а как известно свиньи без ума от желудей… В общем, в голове у меня крутились разные дурацкие мысли относительно этого места и людей в частности.
- …так что скучать тебе тута не придется, - закончила тетя Надя, - Марк парень интересный, вдвоем оно все-таки веселее. Никитка только послезавтра вернется… ох, и рыбы будет… Всю ночь потрошить придется… Ну да ничего, помощников теперя много, управимся…
Честно признаться, я ее не слушала, думая о желудях и свиньях, но слово «Марк» заставило меня насторожиться. В памяти всплыл неясный образ, связанный с не очень приятными воспоминаниями из далекого детства, а именно тринадцатилетнего возраста.
- Какой Марк? – я постаралась спросить это как можно равнодушней в большей степени для себя, однако тревога начинала одолевать меня с новой силой. Я положила ложку в мягкий творог; постепенно она утопала в белой ноздреватой жиже.
- Вот тебе на… У нас другого Марка нет, один тока… Брат твой… Давно уж не приезжал после того раза… Звонит мне и…
Этого не может быть, не может… Внезапный прилив жара со всех сторон, в грудной клетке сердцу становится тесно…
- Ты чего это? – тетя Надя перегнулась через стол и потрогала мой чистый лоб бордовой рукой, - видать солнце напекло сильно, иди, полежи, я сама тута уберусь.
Второго приглашения не потребовалось, я встала из-за стола и вошла в дом. Шершавые стены песочного оттенка, массивные балки на потолке темного дерева, круглый стол с белыми садовыми стульями… Дом, такой основательный и надежный, внушил мне уверенности.
4.
Это случилось шесть лет назад. Мне исполнилось тринадцать, осенью. Еще летом к нам приехала толстая тетенька с веселым нравом и белым париком на куцей голове, прежде я ее никогда не видела, но знала по фотографиям и рассказам мамы. Она была женой умершего маминого брата, жила в Казахстане, имела двух взрослых сыновей, то бишь моих кузенов и восхитительно готовила. Она таскалась со мной по местным магазинам, заставляла мерить какие-то вещи и покупала мне то, что нравилось ей, после мне приходилось носить весь этот хлам. Она покупала мне кучу сладостей, заставляя съедать их за один присест, чтобы купить еще. Она рассказывала кучу увлекательных историй, умела гадать на картах и смогла завоевать любовь всей нашей семьи. А как-то осенью мы с папой вернулись домой из магазина, и увидели возле дома серебристую «тайоту». Когда я села на крыльцо расшнуровать дурацкие кроссовки из Германии (с розово-золотыми шнурками), дверь за моей спиной распахнулась, и вышел молодой мужчина с голубыми глазами и шапкой светлых волос.
- Здравствуй, деточка… - сказал он мне тогда, а я лишь презрительно на него поглядела. В те года я по какой-то невероятной причине отличалась крайне презрительным взглядом и недетским цинизмом. Но несмотря на скрытый цинизм, он мне как-то понравился сразу, я поняла, что знала его до этого, просто не видела ни разу.
Так вот, немолодой голубоглазый блондин оказался моим кузеном, и он был старше меня почти на двадцать лет. В первые минуты общения я поняла, что он проявляет к моей натуре не слишком-то братский интерес. За первым же ужином он попытался сесть со мной на один стул. Это являло собой просто неопровержимое доказательство моих подозрений. Я стала спихивать его задом со своего стула, крича и фыркая, на что моя мама лишь сердито на меня посмотрела и сказала: «Вот видишь, Марк, какая у тебя сестра вредная. Приедет к тебе, захочет сесть с тобой, а ты ее тоже будешь сталкивать». А Марк лишь обольстительно улыбнулся маме, а меня одарил жадным взором. Тогда он пробыл у нас лишь несколько дней, за которые успел изрядно извратить мою детскую психику. Он ловил меня в темном коридоре и начинал судорожно покрывать поцелуями мое прелестное в те года личико, я вырывалась и кричала, хотя не скрою – внимание зрелого мужчины мне льстило. Если на крики кто-то и высовывался, то лишь попросту умилялся забавной игре взрослого брата и его маленькой сестренки. Он бегал за мороженым, когда я капризно надувала губки, катал на автомобиле в любое время дня и ночи, если я тянула его за рукав тонкого дорогого свитера к серебристой груде надутого железа. А как-то перед его отбытием я забралась в густые колючие заросли малинника с тем, чтобы полакомиться ранними плодами, ну и чтобы он меня не сумел отыскать соответственно. Не получилось – отыскал. С бешеной скоростью он пробирался сквозь цепкие ветви малиновых кустов, а я тем временем неспеша клала в рот сочные ягоды. На мне было короткое клетчатое платье и голубые сандалии, он просто стоял и смотрел, не производя никаких действий. Я решила его немного поддразнить - в тринадцать лет я была много пошлее, чем сейчас. Я сделала вид, будто у меня чешется ляжка и, сильно задрав подол платья, стала больше поглаживать, чем почесывать загорелую кожу. «Перестань», - он, подошел ко мне и стал целовать испачканные малиной губы, потом ниже… И вскоре на мне не осталось ни одного места, кое бы не ощутило прикосновения его мягких горячих губ. Лежа на земле и болезненно ощущая внутри себя чужую твердую плоть, я видела лишь несколько раздавлено-кровавых ягод малины в изумрудных порослях травы…
Он уехал, и я вздохнула с облегчением. Однако было рано. Как-то зимой около полудня раздался звонок в дверь. Я открыла и поняла, что песня продолжается. Ненаглядный брат оказался проездом в городе и решил заехать навестить родственничков, а заодно и предмет своего обожания. Он пробыл еще неделю. Каждый день казался мне невыносимым, после школы я шла не домой, а наматывала круги поблизости или заходила в гости к одноклассникам. Он все так же желал меня и пытался склонить к развратным занятиям любовью, но я была неприступна.
Причиной для отъезда любвеобильного кузена послужил некий конфликт, мама его тогда почти выгнала, и больше он не появлялся. Подробностей той ссоры я узнать не пыталась, да и не интересно было. С тех пор он остался кошмаром моего детства, и быть может, являлся причиной моего отвращения к плотской любви в настоящее время.
4.1
Я сидела и судорожно прокручивала в голове все версии побега. Напротив меня стояло темное громоздкое трюмо, и я увидела себя Его глазами. Прошло шесть лет - это много. Он постарел на шесть лет, а я за эти шесть лет достигла апогея привлекательности. Может эта перемена сыграет некую роль?
Спустившись с грохотом по лестнице, я обнаружила потную тетю Надю на огороде, она пропалывала длинные грядки с редисом и ежесекундно заправляла за оттопыренное ухо засаленную прядь волос. Подошедши, я мужественно присела на корточки и запустила руки в пыльную бездушную землю.
- Да я сама, Мил… - она махнула рукой, и на меня отлетело несколько комков земли, - Ну что ты руки-то пачкаешь? Успеешь еще наработаться, иди Марка встречай… Поди уж подъезжает… Минут десять назад звонил, сказал, мол встречайте. – И она снова убрала ненавистную прядку со лба.
-Хорошо, пойду… - кровь пульсировала в висках все чаще и чаще, а я героически приближалась к скрипучей калитке. Запахло тревогой и мальвой… в коленях отдавало волнением. Я перевесилась через забор, выдохнула с облегчением – улица отзывалась пустотой. Лишь пара гусей-уток прогуливалась вдоль дороги. В кармане шортов пальцы нащупали жесткий край пачки сигарет, сейчас это было просто необходимо. Я неспеша затянулась и положила локоть на шаткий забор. Абсолютно забывшись, я созерцала облака и вдыхала табачный дым. Конечно, мне не разрешалось курить, но тетушка была далеко, а какие разговоры порождает деревня, мне было неинтересно.
Тихий гул обычного дня в деревне рассек пронзительный звук мотора. Растоптав окурок в курчавой траве, я заставила себя оглянуться. Машина была не такая как прежде – огромный джип «Лэндровер». Что ж, неудивительно - в родственной среде поговаривали, что мой знойный кузен занимается сбытом запрещенных веществ. Вполне возможно, судя по расходам на мои прихоти в те далекие времена.
Машина остановилась. Из бликующего окна я видела его удивление – он меня скорей всего не узнал. Неспеша открылась дверь, бесшумно захлопнулась. Он долго смотрел на меня, а потом в его глазах что-то вспыхнуло, и твердой походкой он подошел ко мне очень близко. Настолько близко, что я могла разглядеть все его новые морщины и сотни пережитых драм в чистых глазах. Дуновение ветра донесло легкий головокружительный аромат - запах мужчины.
- Здравствуй, деточка! – мои губы растянулись в презрительной усмешке. Забавно, я сказала ему его фразу. Может быть, это каким-то способом меняет наши роли.
- А ты все такая же… - он прижал меня к себе и стал гладить мои волосы, плечи, целовать шею… И вдруг во мне проснулась жалость к нему. Как никак у нас общее прошлое, с которым не расстаются так просто. Пусть трется об меня сколько угодно.
- Ну, хватит уже, - я высвободилась из его пылких объятий и, взяв за руку, повела к дому.
5.
Он сидел напротив меня. Его стареющее лицо еще хранило черты прошлого: все тот же взгляд с прищуром, соломенные мальчишеские волосы и обворожительная улыбка. Тетя Надя спрашивала что-то про жизнь в Германии, где Марку недавно довелось побывать, про далеких родственников в засушливом Казахстане, а он сбивчиво пытался ей что-то объяснить, не отрывая взгляда от меня всей. Вероятнее всего, Он не был уведомлен о моем приезде тоже, иначе бы не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы доехать сюда вместе. Он был чуточку сконфужен и временами его голос становился немного хриплым. Беспокойство покинуло меня, остался лишь некий след, отдающий любопытством и щекочущим холодком в животе. Мы пили чай. Он был обжигающе горяч, как любовь Марка ко мне. Странно, но я чувствовала эту чужую любовь другого человека ко мне. Каждая клетка моего тела физически ощущала исходившую от него любовь, его полную приверженность мне. Я жалею сейчас, что не попросила Марка увезти меня той же ночью из этого места, все было бы совсем по-другому. И Женни никакой не было бы, к счастью…
6.
Кстати, это книга о Женни. В первых строках об этом уже смутно упоминалось и, только сейчас дошла очередь до нее в этом скудном повествовании.
6.1
Утром меня разбудил солнечный луч. Видимо с этой целью и ставилась кровать напротив окна, которое сейчас было распахнуто настежь, и из сада в комнату уже тянулся густой пьянящий аромат. День предстоял быть не обременяющим, легким, насквозь пропитанный сладковатым запахом цветочной пыльцы и еще немного пошлым, учитывая существование Марка. Приподнявшись на локте, я поглядела в зеркальное трюмо – там отражались часы. 10.30. Значит, завтрак я проспала, а до обеда осталось два с половиной часа – время здесь протекало исключительно от и до приемов пищи. Меня такая жизнь вполне устраивала; жизнь одним днем, одним вздохом, одним взглядом…
Кстати, его комната находилась рядом с моей. А может?.. Я вскочила с кровати и в одних трусах и прозрачной майке вышла из комнаты. В доме царила тишина, лишь половицы изредка скрипели под моими шагами. Дверь его комнаты была неплотно закрыта. Я распахнула ее со всей присущей мне наглостью… Он спал. На кровати я присела с краю и стала неотрывно на него смотреть, а также трогать кончиками пальцев кожу в разных местах. Он пошевелился, потом еще и еще, со сладостной улыбкой на губах… Он открыл глаза и… в ту же минуту я оказалась под ним, его губы жадно впились в мое тело, я сдалась…
Я легко сбежала по ступенькам… Внутри еще оставалось ощущение присутствия Марка. Как давно я этим не занималась и презирала это, однако с Марком все оказалось не так страшно и даже приятно… Столовая оказалась пуста, кухня тоже… На улице малиновая тетушка пасла гусей, ей было весело с самой собой. Я подошла, пожелала ей доброго утра и добавила, что пойду, пройдусь до магазина.
Закрывая скрипучую калитку, мне пришлось пройти небольшой отрезок влажной земли с короткой травяной опушкой, и острые металлические шпильки мгновенно увязли в рыхлом черно-зеленом месиве. На глаза попался разросшийся кустик подорожника и, мне ничего не оставалось как вытереть каблуки тонким жилистым листом. На полированном металле остались зеленые и черные разводы, но пенять было не на кого, разве, что на грязных жирных гусей, что разводили грязную водянистую жижу повсеместно.
Проходя мимо соседнего дома, забор которого был совсем невысок и давал видимость всего, что происходит за ним, я увидела Ее.
В один миг все мои фантазии относительно мирного существования рассыпались на маленькие осколки радужного стекла. За разбитой стеклянной плоскостью стояла она. Волосы неясного русого цвета с выгоревшими светлыми прядями, субтильная фигура с некоторой долей сутулости, бледное лицо без грамма косметики, несмотря на огромную дозу ультрафиолета в это время года и туманный взор сквозь занавес волос.
Надо сказать, что я никогда не испытывала симпатию к девочкам или женщинам, всегда были только мужчины. У меня тогда впервые возникло неясное чувство легкого возбуждения. На деревянном крыльце Она сидела, раскинув худые ноги с маленькими икрами, облаченная в белые короткие шорты и тонкий желтый платок, повязанный на манер топа. Коричневые ремешки сандалий располагались поверх белых хлопковых носков, одетых весьма некстати в такую жару. Позже я узнала, что у Женни нарушено кровообращение и ноги приходится постоянно согревать, чтобы кровь не застаивалась.
Она смотрела на меня с равнодушием, и я попыталась улыбнуться ей, дабы растопить ее ледяное сердце. Она в ответ лишь устало потрясла ладошкой и растянула правый уголок рта. Солнце взорвалось тысячей звезд и затопило ярким обжигающим светом все вокруг, а небо стало неестественно лазурного оттенка. Ослепленная странным мимолетным счастьем, я дошла до магазина, купила бутылку питьевого йогурта непонятного производства и поплелась обратно. Кстати, магазин – это отдельная история. Свисающие с потолка клейкие полосы с налипшими мертвыми мухами болтались прямо над прилавком, рискуя упасть кому-нибудь на голову. Сами прилавки не изобиловали выбором продуктов, в основном, это был хлеб, дешевая газировка местного производства, засохшие связки колбас, конфеты в непривлекательных обертках и один вид мороженного (сплющенные и раздавленные вафельные стаканчики). Меня тревожила эта девочка, мысли крутились только вокруг нее и не желали переключаться ни на что другое.
7.
Проходя мимо Ее дома, я с разочарованием обнаружила, что на крыльце пусто. Солнце сразу засветило тусклее и небо уже не казалось настолько высоким. Мне стало невыносимо грустно. Дома меня ждали назойливая тетушка, ненасытный любовник и долгий жаркий день, кажущийся теперь совершенно бессмысленным.
За шатким забором господствовало царство гусей во главе с тетей Надей, самым главным неповоротливым гусем. Я села на садовый стул под раскидистым дубом и стала тянуть гадкий йогурт с клубничной отдушкой. Хозяйка дома и моя родственница в одном лице стояла рядом и покрикивала на некоторых «лапчатых», которые казались ей особенно вредными.
- А вы не знаете, что там за девочка у тех соседей? – я кивнула в нужном направлении.
- Это у Капычихи что ли? Так это внучка ее каждый год приезжает. Имя чудное какое-то… Как Женя вроде, только на последний слог ударение. Тихая такая, все на крыльце сидит, да в лесу бродит, а когда к Булавским пацан приезжает, так с ним водится… Только редко он приезжает и на мало. Вот щас снова уехал, может еще пожалует… Кто его знает?.. Скучно ей здесь, сходи к ним познакомься. Возраст то у вас одинаковый, подружитесь.
- Да, наверное… Теть Надь, а стога еще за огородом не убрали?
- Нет, стоят еще… Иди, полежи… - она махнула рукой в сторону огородов и добавила, - А Марк, спит еще что ли?
Я поспешно кивнула, боясь расспросов, допила молочно-синтетическую субстанцию и отправилась на огород. Там за забором стояли вечные стога золотистого сена. Они пахли летом, луговыми цветами и той беззаботностью, которая может ощущаться только в деревне.
Забравшись на стог жаркого сухого сена, я сняла надоедливые шорты, и взмокшие босоножки. В одних трусах и прилипшей к спине майке я позволила соломе захватить меня в свои объятия. Здесь можно было даже медитировать. Постепенно я погружалась в сон. Внезапно сноп зашевелился, я подняла голову и увидела взлохмаченную челку, пару наивных лазоревых глаз плюс яркие пухлые губы в расплывшейся улыбке. Это была Она. Женни.
Мы сидели на стоге горячего, пропитанного солнцем сена, и мило беседовали. Временами мне казалось, что мы сидим не на сене, а на моей пульсирующей страсти, готовой вот-вот взорваться и затопить все окрестности раскаленной лавой. Она очень волновала меня, причем это был не стандартный набор чувств, каковые я испытывала обычно, а что-то другое. Влечение не было плотским, ее оболочка меня не интересовала, имелось что-то в самой Женни, что-то неуловимое, спрятанное глубоко внутри.
- А я вот тут неделю сижу, скучно очень… Ты на сколько здесь? – ее манера говорить имела легкую заторможенность, а также она растягивала слова и лениво запрокидывала голову при разговоре.
- До конца лета.
- Я тоже… Пойдешь завтра на реку?
- Конечно.
С ней очень легко велась беседа, мы поговорили обо всем, пока до меня не донесся знакомый волнующий голос. Я невольно оглянулась. Так и есть – он гарцевал меж грядок с редкостными вспышками зелени. Поймав мой взгляд, он приторно улыбнулся и прибавил шагу. Женни нервно дернулась:
- Кто это?
- А… Это мой кузен…
- А сколько ему лет?
- Точно не знаю… Где-то под сорок.
Незнакомые взрослые люди слишком тревожили Женни, и я забеспокоилась, не уйдет ли она сейчас. Схватив ее прохладную бледную руку чуть повыше запястья, я пристально посмотрела в ее ледяные глаза. Она все поняла и смиренно моргнула. А Он тем временем приближался…
Легко, как в молодости Он вскарабкался на стог и бесцеремонно впился в меня своими губами. Я успела взглянуть на Женни. По ее лицу промелькнула тень смятения, но она медлила с уходом.
- А я все думаю, где моя девочка?
Молчание с моей стороны.
- Нашла себе подружку? – взгляд в сторону Женни.
Кивок вместо ответа.
- Снова обиды… Ладно, отдохни до вечера, - пошлая улыбка с белыми ровными зубами и властные жаркие ладони ниже пояса. Моего пояса. – У меня для тебя подарок, - шепнул Он мне в самое ухо и повернулся, чтобы уйти. Но вдруг Его взор упал на Женни, и он сказал ей комплимент: «А ты, детка, хороша. Вместе вы здорово смотритесь».
К его пошлой манере разговора я уже привыкла, и мне даже не было стыдно. Я восприняла это как комплимент – если я выбрала красивую Женни, значит что-то я в этом понимаю, а? Женни смотрела куда-то в сторону, ей было неприятно. Я перебирала соломинки и вдруг подумала, что Женни теперь заимеет обо мне дурное мнение. А этого допустить было нельзя. Я мягко прикоснулась к ее руке (уже второй раз за это время):
- Женни, послушай я…
- Ты с ним спишь? – ее ледяные глаза жадно впились в меня, не давая ни малейшего шанса сказать неправду.
Я не ответила.
- Я знаю, что спишь, - ее губы лениво выпускали слова в раскаленный воздух. – Просто… Просто ему все равно. Разве ты не видишь? – это прозвучало как упрек. Упрек в том, до чего ей и дела-то собственно не было. - Он мог с таким же успехом спать со мной или еще с кем-то…
- Это гораздо глубже, Женни… Жаль, что ты и не пытаешься меня понять… - я вскочила, собрала свои пожитки, не слишком удачно спустилась со стога и босиком пошлепала по сухой и теплой пыли, оставляя Женни на душистой пылающей куче сена. Я совсем не обиделась на нее, наш конфликт послужил завязкой. Завязкой чего-то очень важного. Немного неприятно, конечно, было. Марк не мог спать ни с кем другим, я одна ему нужна, только я. Он любит меня вот уже десять лет, он живет из-за меня.
8.
Марк стал волновать меня более чем, когда бы то ни было. Несомненно, что-то я к нему испытывала, сама еще толком не разобравшись в своих чувствах относительно этой двойни – Марка и Женни. Не решаясь понимать, кто из них мне дороже, и кто является объектом выгоды, а может быть простого удобства в плане физиологии, я совсем престала об этом думать. Все мое время занимали прогулки по лесу или «лежалки» на сене с Женни и приятные мгновения разнополой любви с Марком. Это были два разных ощущения: нежная любовь к девушке, чистейшая платоническая, в каком-то роде, даже космическая и неуемная страсть к мужчине, основанная на животных инстинктах, заложенных в человеке в процессе эволюции.
Марк защищал меня от финансовой несостоятельности, гормонального взрыва, случающегося в отсутствии секса и от ненужных мыслей – он думал за меня. Женни же наоборот заставляла меня думать о двоих – за себя в частности и за «того парня». Мне вовсе не было легко с Женни в общении, каждая фраза перед ее обнародованием взвешивалась на тысячу раз, дабы не быть узнанной в бесконечном потоке обыденных мыслей. После каждого слово терзали сомнения – а вдруг? Глаза могут и не говорить столь ясно о каждой услышанной строчке, и мне приходится мучить себя каждую ночь перед наступлением сна. Что со мной? Почему именно Женни и почему именно сейчас? Когда все так хорошо складывается с Марком…
Я видела тысячи девочек, но ни одна не заинтересовала меня больше, чем просто чужое тело, совершенно ненужное мне. Многие были красивыми, приятными, стройными. Несколько раз я отклоняла предложения приверженец однополой любви, слишком уж их ко мне тянуло. И знаете ли, руку женщины вдвойне тяжелее убрать со своего колена, нежели руку мужчины. Женщины ужасно навязчивы, склонны к идеализации объекта своего преклонения и пойдут на все лишь бы добиться внимания и взаимности, а в некоторых случаях еще и клятвенных признаний избранного. Несмотря на все свои огромные усилия женщины все портят, остаются несчастными, толстеют, спиваются и остаются ни с чем или с детьми, что, в общем-то, не заменит им интимной жизни.
Если говорить уж совсем начистоту, мне нравится однополая любовь мужчин. Один мужчина символизирует светлое начало (инь), в то время как союз мужчин объединяет два светлых начала, получается очень светло. Гомосексуальная любовь, мужская именно – она не так грязна как женская, мне так кажется. Некий парадокс есть в этом – мужчина считается сильнее женщины и должен ее оберегать и защищать от всяких там напастей, в то время как его самого никто не защищает. Когда два мужчины вместе, они защищают друг друга, становясь практически неуязвимыми.
9.
Вечер начался с обещанного подарка. Мы сели ужинать. Никита решил еще неделю рыбачить, поэтому за столом нас было трое. Как только я спустилась к столу, в глаза кинулась яркая подарочная коробка и смазливая до тошноты улыбка.
- Садись со мной. Да, вот так… - Его рука тот час оказалась на моей ноге, и далеко не на коленке, можно сказать даже и не на ноге вовсе. Тетя Надя что-то запаздывала. Мне со скукой подумалось, что все это подстроено, дабы поскорее соблазнить меня. Мог бы просто попросить раздвинуть ноги. Впрочем, я бы наверняка отказала. До Марка я практически не занималась любовью, а когда занималась, эти занятия не приносили мне удовольствия.
- Это тебе, – и придвинул ко мне цветную коробку.
- Что там? – мне не хотелось при нем испытывать какие-то эмоции, и коробка осталась нетронутой. Он сразу понял мое плохое настроение и взял инициативу в свои властные руки. Очень властные. И горячие. Или приятные?
- Потом посмотришь, давай сейчас поговорим о другом, - и его рука поползла вглубь моего тела, затмевая все остальные мысли. Совершенно невозможно подумать о своей жизни, когда тебя ежеминутно тискают между ног. Но я не сопротивляюсь ему, а отдаюсь полностью.
- О чем же? – Мой разум и тело рассоединены друг с другом. Я в астрале.
И он завел шарманку о вечной любви, что связывает людей навеки и лишает покоя. Через минуту мне стало скучно, а через пять я перестала слушать. Его руки делали свое дело. Все мои мысли кружились только вокруг Нее. Она завладела мной. И в объятиях ненавистного любовника мне хотелось сбежать к Женни. Наверняка, она сейчас сидит на обшарпанном крыльце, смотрит перед собой и ее ноги мерзнут даже в толстых хлопковых носках. Ей скучно и томно. Она одна.
Вырваться мне удалось лишь только через час. Совершив свой грязный, но крайне приятный должок, я выскользнула на улицу. Даже не распаковала подарок, я сразу понеслась к Женни. Однако на крыльце ее не было. Признаюсь, меня это огорчило. Отчего-то я не подумала, что быть может не найду ее. Я как дура маячила у зеленого забора, надеясь на что-то.
- Мила-а-а!
Я обернулась на звук. Женни махала мне из огорода, я тот час же открыла калитку и поспешила к ней.
- Меня ищешь? – она была чрезвычайно благодушна и даже улыбалась, впрочем, глаза оставались все такими же морозными, несмотря на закрывавшие их припухлые нижние веки во время улыбки.
Ее ленивые пальцы распахивали незрелые еще стручки гороха. Прядь волос тыкалась в клубничные губы, они шевелились, пережевывая гороховые бусины. Внезапная тоска охватила меня. Я вдруг подумала, как я буду жить без Женни потом. По коже прошелся озноб. Я никогда не испытывала чувств к девушке. В принципе я не испытывала чувств вообще. Ни к женщинам, ни к мужчинам.
Она коснулась моей руки, не произнеся ни звука. Кожа мгновенно покрылась гусиными пупырышками, а в зоне прикосновения я почувствовала ожог. Легкие вздохнули и не смогли выдохнуть, солнце ослепило по-вечернему меркнущим светом и сердце раздулось во всю грудь. Стало тепло и спокойно.
- Пойдем… - сказала она и повела меня за собой сквозь неясные зеленоватые заросли. Голова подпрыгивала на шее, не понимая, что происходит вокруг. Женни увлекала меня все дальше и дальше, ни разу не объяснив, куда мы идем. Мы вышли за огороды, пошли через поле.
Темнело. Мне становилось не по себе, а Женни все шла и шла, не замечая темноты. Каждая травинка, каждый куст казался мне посланником тьмы, и я решила остановить Женни.
- Подожди… - я дернула ее хрупкую податливую руку. Она обернулась. В то время уже вышла луна, и я отчетливо увидела ее зрачки, расширенные во всю радужную оболочку. Ее глаза светились неестественной пустотой. – Куда мы идем?
- Еще минуту, - прошелестела она и прибавила шагу.
Мы вышли к обрыву над рекой. Ветер шумел речными волнами, расплескивая лунную дорожку, и ерошил волосы Женни. Черная трава в голубом сиянии на фоне волнующейся реки показалась прекрасной. Она не отпустила моей руки. Мы так и стояли вместе, пока она не ответила на мой вопрос.
- Я хочу туда, - тонкий палец указал на бледную светящуюся луну и, мне показалась, что на ней появилась тусклая улыбка.
Возвращались мы безмолвно, и также, не договариваясь о завтрашнем дне, разошлись по домам. Она просто отпустила мою руку. И после, ворочаясь в постели, я долго ощущала остаток ее тепла на ладони.
10.
Когда утром я распечатала яркую шуршащую обертку, у меня перехватило дух. Марк купил мне ноутбук, очень дорогой ноутбук. Его стоимость в несколько раз превышала стоимость моего компьютера, что остался дома. Впрочем, я не стала долго думать об этом и спустилась вниз позавтракать. Дом оказался пуст, что было весьма кстати. На холодильнике я нашла записку, извещавшую меня о том, что мои родственники уехали в ближайший городок за покупками. Я могла спокойно выкурить сигарету под тенью раскидистой ивы во дворе, вдохнуть свежего воздуху, поваляться на горячем стогу сена и увидеть Женни.
Женни удалось увидеть только после обеда. Она сегодня говорила без умолку, двигалась быстрей, чем обычно, в общем, казалась более живой.
Мы лежали на стоге и неспеша курили. Да, Женни тоже имела эту вредную привычку. Я почти молчала, потому что не понимала своих мыслей в голове относительно ее…
- Знаешь, - сказала она, как обычно растягивая слова, - а мне здесь нравится. Я вот только сейчас это поняла…
И после этих слов она посмотрела на меня своеобразным взглядом, мужским взглядом, пронизывающим и раздевающим. Легкий холодок пробежал по коже в районе позвоночника и, почти единовременно меня бросило в жар. Что-то случилось в тот миг. Мы замолчали… За те полчаса мы выкурили неполную пачку. Я легла на спину и стала разглядывать облака, глотая шершавую табачную слюну. Женни болталась рядом, лежа на животе и листая какой-то жутко пошлый журнальчик – единственный отголосок глянца цивилизации в местном магазине. Ее бескровные ноги переплетались на фоне лазурного неба и в тот миг они были мне прелестней всего.
Я тронула ее за руку:
- Когда мы пойдем на реку, Женни?
- Когда хочешь… - она даже не подняла на меня глаз.
- Давай после полдника?
- Давай… - интонации - ноль.
До полдника оставалось полчаса, тягучих, разгоряченных и абсолютно натянутых.
- Женни, расскажи мне о своей жизни.
- С какого периода начать? – в ее голосе не было ни капли интереса или вежливости.
- Три года назад.
- Ничего особенного: частная гимназия, друзья-наркоманы, клубы, рейвы… Я не хочу вспоминать…
- Хорошо, не будем.
Я думала услышать ответный вопрос касательно моей жизни, однако его не последовало. Я устала лежать на спине и перевернулась на живот, потом устала лежать на животе и повернулась на бок... Время до полдника томительно тянулось и, не предвещало ничего хорошего. Пришла малиновая тетушка и уговорила Женни «пополдничать» вместе с нами. То есть, с ней, со мной и Марком – «милым, милым кузеном». Меня прошиб озноб, мне не хотелось объяснять Женни что именно между мной и Марком. Когда все вошли в дом, Марк восседал за столом с какой-то паршивой газетенкой что-то типа «Местные вести» или «Сельское слово». Я потащила Женни в ванную «умыть руки и ополоснуть лицо».
- Послушай, Женни, - говорила я, яростно намыливая пыльные ладони, - не обращай внимания на моего кузена, он слишком любвеобильный.
Она промолчала, лишь вздернув уголки губ. Мы сели за стол.
- О, я вижу, ваша дружба становится все более тесной, - обронил Марк, указывая глазами на Женни. Я вымученно улыбнулась, Женни попустила мимо ушей.
- На стоге загорают весь день, хихикают. Прямо закадычные подружки. – Тетя Надя наваливала такую кучу творожной запеканки мне в тарелку, будто я сутками сижу за рулем трактора.
- Спасибо, мне хватит.
Марк сверлил меня глазами, ему хотелось меня. Правда, мне совсем не хотелось Марка. Женни была так близко…
Первая часть полдника прошла великолепно. Тетя Надя рассыпалась в похвалах насчет меня и, если ей верить, добрая половина деревенской шпаны хотела завязать со мной знакомство. Марку это не нравилось, а Женни было все равно – она сидела с потухшими глазами и еле засовывала в себя несчастную запеканку. Говорливую речь тети Нади прервал телефонный звонок.
- Ой, наверное, Никита звонит… - и она умчалась в направлении телефонных трелей. Марк с меня глаз не сводил.
- Как зовут твою молчаливую подружку? – его взгляд осквернял Женни.
- Женни. – Я отодвинула тарелку и собралась позвать тетю Надю, дабы прекратить этот цирк, унижающий меня в глазах Женни.
- Женни… Прекрасное имя… Но… Твое все-таки лучше. – И он тронул мою руку. – Я надеюсь, ты подаришь мне сегодня час твоего драгоценного времени, - в этот момент он встал из-за стола и подошел ко мне. Я взглянула на Женни, ее широко распахнутые глаза смотрели на меня и просили не отвечать Марку на все его притязания. Было поздно – он рывком оторвал меня от стула и впился губами. Я думала только о Женни, о том, что будет с ней. Его пылкий поцелуй длился недолго – вдалеке послышались шаркающие шаги. Женни поднялась из-за стола и вышла за дверь.
11.
Вечер обдавал прохладой ночи и маревом заходящего дня. Я ощущала в себе Марка при его отсутствии. Он уехал на пару дней в город по неким очень важным делам, догадываюсь по каким. Днем на стоге Женни упомянула о своем дне рождении в эту пятницу и в большей степени о нежелании его справлять. Женни не хватало наркотиков, я это понимала. Но помочь ей мог только Марк.
Нащупав в кармане холодный пластик мобильного телефона, я набрала номер Марка.
- Моей малышке что-то нужно?
- О да, Марк, твоей малышке что-то нужно, но что именно она сама не знает.
- Я, конечно, могу предположить, но…
- Послушай, Марк, мне нужно несколько колес экстази… Я знаю, чем ты занимаешься.
Наступила пауза, затем он медленно произнес:
- Тебе зачем?
- Я потом скажу. Марк, пожалуйста, мне нужно это… Это для Женни, ей очень плохо…
Он молчал.
- Марк! Марк, ответь что-нибудь! Марк, если ты мне не поможешь, я уеду…
Это стало решающей фразой. Он рассказал, где лежат наркотики.
Марк доверился мне… Я швырнула окурок подальше и распахнула старую входную дверь. Вечерами тетя Надя имела обыкновение греть свой зад на лавочках у клуба, лузгая подгоревшие семечки в кампании таких же растолстевших теток. И я могла спокойно войти в комнату Марка, не боясь какой-либо слежки и подозрительных вопросов.
Под ногами скрипели старые ступеньки согретого солнцем дома. Посторонние шорохи заставляли меня оглядываться. Я шла вперед, думая только о Женни. За дверью его комнаты я ощутила знакомый запах элитного парфюма, кружащего мне голову. Вся комната утопала в голубых сумерках наступающей ночи. Приспущенные шторы глушили едва проходимый дневной свет. Расправленная кровать дышала недавно совершенным соитием, разбросанные личные вещи на ночном столике вопили о своей стоимости незначительными значками мировых имен, на стуле – сваленная куча дорогой одежды: розовая рубашка Hugo Boss, рыжий ремень Hermes (стоит больше тысячи долларов) и еще уйма самых известных брендов - все это удивительно пахло... Я села на кровать и втянула запах с подушки... Мне захотелось провести здесь ночь с Женни, но я знала, что она ни за что не согласится. Или за что-то? Раскрытые дверцы шкафа напомнили мне о задании. Я нерешительно пошарила рукой в углу. Там и вправду оказался упомянутый кейс, кодовый замок также имелся. Какие там цифры? 3567? Я, конечно, понимала, что внутри наркотики, но чтоб столько… Многочисленные пакеты с радужными пилюлями и обычными таблетками, беловатыми порошками… На каждом пакете разные наклейки. Красные были на пузатых таблетках пастельного оттенка. Я взяла один, в нем находилось порядка десяти таблеток размером с ноготь на моем указательном пальце…
- Женни, у меня кое-что есть для тебя… - сказала я, лежа на стоге сена в утро дня ее рождения.
- Творожная запеканка твоей тети? – в ее голосе послышался веселый сарказм, заставивший меня смутиться.
- Нет Женни, это не запеканка. – Я уже начала здорово сомневаться в своем решении угостить Женни наркотиками.
– Вот, держи…
Я протянула ей маленькую коробочку, – вытряхнув предварительно запонки Марка – где лежали таблетки. Она осторожно взяла, повертела в руках, открыла и… я подумала, что сейчас получу хорошую затрещину… Но Женни радостно вскрикнула и обняла меня за плечи:
- Спасибо… Спасибо… Я…
Я прижала палец к ее губам - не хотелось шума, все вокруг царило в полной тишине, лишь изредка покрикивали тощие птицы и вредные животные. В то неясное душное утро случился наш первый поцелуй.
12.
Утро нового дня разбудило меня жаркими лучами солнца, пробирающегося сквозь тусклые занавески. Вчерашний поцелуй Женни напомнил о себе зудящей раздраженностью на губах. Может сказать Марку об этом, подумалось мне тогда, однако моя наивность не позволила заподозрить, что в то утро пара чужих глаз поймала нас в поле своего обзора. Эти глаза принадлежали Марку, он приехал много раньше, чем ожидалось. Стащив с гладких простыней свое ленивое тело, я поглядела в зеркало. Выражение лица будто изменилось за прошедшую ночь, глаза лихорадочно блестели, даже румянец лежал на щеках ровнее. Мне неимоверно сильно захотелось увидеть Женни, рассказать ей о своих мыслях, всю правду о Марке и о своих мерклых чувствах …
Кстати, Марк имел образование психфака, и у меня появилась ничтожная возможность получить профессиональную психологическую лжеконсультацию. Он стоял у окна в столовой и с грохотом, спускаясь по лестнице, я с разбегу запрыгнула на него. Он непонимающе смотрел мне в лицо, поддерживая горячими твердыми ладонями мои оголенные ягодицы, кои я даже не подумала прикрыть задравшейся юбкой. С каждой секундой его охватывало возбуждение – уж слишком плотно я к нему прижалась, ощущая любую жалкую реакцию его увядающего организма. Марк судорожно вздохнул и решительно впился пальцами в податливую плоть под моей одеждой.
- У меня ноги затекли, Марк… - я задыхалась от наступающего оргазма, мечтая о передышке и стакане молока. Но Марк понял это иначе и, сделав несколько шагов с моим пылающим телом на груди, положил его на стоящий рядом диван и накрыл собою. Целуя меня повсюду, сдирая с треском одежду и зарываясь лицом в мои растрепанные волосы, своей правой рукой он узнавал мое тело заново, затмевая все посторонние мысли о Женни. В те моменты я боготворила Марка, он один из немногих мог дать мне беспричинное ощущение счастье, едва владея мной.
- Ты уедешь со мной? – Марк, почти выдохшись, лежал на мне всем телом. Я отпихнула его в сторону и принялась натаскивать растянутую одежду на мокрое от испарины тело.
- Что ты сказал?
- Я сказал, что ты уедешь со мной.
- Ты спросил меня об этом, но не сказал.
- Я хочу, чтобы ты уехала со мной… - он гладил меня по взъерошенным волосам, голым плечам…
- А что ты мне можешь дать, Марк? Тебе почти сорок… А мне нет и двадцати… - я застегнула рубашку и скатилась с дивана; хотелось пить.
- Я дам тебе все, что захочешь, – его голос проникал во все клетки, разливая приятное тепло.
- Прямо так и все? – хотелось быть наглой, очень наглой и к тому же очень вредной девчонкой. На Марка было плевать, он слишком сильно любил меня. Зато его возможности могли создать мое идеальное будущее – легкую жизнь, большие деньги и исполнение всех желаний.
- Сколько у тебя денег, Марк? – Я налила стакан холодного молока.
- Не волнуйся, тебе хватит. – Он поднялся с дивана и подошел. Постоял и зачем-то чмокнул в макушку. После этого вышел…
Задумывалась ли я тогда сбежать с Женни на край света? Несомненно. И думаю, Марк вполне был готов в этом помочь. Он имел машину, доход, и меня он тоже иногда имел. Но признаюсь самой себе – я никогда не спала с Марком просто так, я хотела его в те моменты… Время и место способствовало этому, да еще и неутоленная страсть к Женни. Единственная вещь, о которой я не могла тогда говорить с уверенностью – это отношение Женни ко мне. Ее порою выдавал особенный взгляд, брошенный на определенные части моего тела или скользящий пробег глазами от макушки до пальцев ног. Либо странные ненужные прикосновения, совершенно неуместные, но сотворенные. Я видела ее сопротивление внутри, противоборство самой себе, напускная неотзывчивость ко мне и неоправданная ревность к Марку. Время шло, а поговорить начистоту мы не решались. Тот случайный поцелуй, до сих пор ощущаемый на губах и не стертый влажным языком Марка, связал руки еще туже – мы знали о симпатии друг к другу, но разговор никто не начинал. Общение с Женни покрывалось плотным роговым слоем дурацкого приятельства вместо радужной пелены страсти и мне с каждым днем становилось все хуже от мысли, что осень уже совсем скоро.
Признаюсь, я все чаще стала обдумывать идею отъезда с Марком, однако меня удерживала учеба в университете. Тогда я спросила Марка, не мог бы он изредка приезжать из далекого пыльного Казахстана, дабы навещать меня (предполагалось, что на втором курсе я буду жить отдельно). Он без раздумий ответил: «Конечно!» и я поняла, что его любовь ко мне неизмерима расстояниями, деньгами и прочей ерундой.
Надо сказать, я не испытывала сексуального влечения к Женни, я любила ее, и не стала бы спать с ней именно по этой причине.
13.
Как-то днем я зашла к Женни, она укрывалась в беседке от жары, что плавила даже испачканный животными асфальт. Женни листала какой-то глянцевый журнал пятилетней давности. Увидев меня, Она заметно оживилась, взяла за руку.
- Ты знаешь, лето скоро кончится… - начала я, - что ты будешь делать осенью?
- Учиться, жить… Все как прежде. – Женни лениво посмотрела на меня, ища в глазах тающую надежду на… А может мне показалось?
- А я? Я вхожу в твою жизнь там? – мое лицо находилось совсем близко, ее выгоревшие волосы щекотали мне щеку и оживляли на дне живота приятную теплоту. Последовал жаркий прилив к телу, и я отодвинулась.
- Ты что? – Женни странно на меня посмотрела, но более ничего не сказала.
- Меня ждет Марк. - И я поспешно вскочила с жесткой лавки, не дождавшись реакции Женни. Лишь за забором мне стало стыдно, я опять бросила ее на растерзание мыслям и неверным выводам. Несколько раз глубоко вздохнув и выдохнув, я вернулась в беседку. Женни была все там же. На ее лице появилась смутная улыбка при виде меня.
- Конечно, без тебя я больше не смогу… - Женни сверлила меня глазами. Мир прежний рассыпался на части, воздвигая новый, сияющий и прекрасный. Все веревки бремени, сковавшие меня до этого, опали. Дрожь и волнение сменили расслабленность и умиротворение. Я поняла, что все можно…
В летних сумерках ее тело отливало голубизной, она прерывисто дышала где-то рядом, а меня захлестывала очередная волна наслаждения. Подушка пахла Марком, и мне грезились его глаза повсюду. В постели Женни оказалась гораздо искусней, чем я рассчитывала, думаю, она уже имела контакты с девочками. Позже она призналась, что так и было. Теплый ветер задувал в открытое окно, принося с собой собачий лай, цветочную пыльцу, бурный говор деревни и мохнатых шмелей… Я была счастлива в тот вечер.
Именно утром я поняла, что внутри ничего не осталось кроме пустоты и разочарования. Дом показался стерильным и безликим, холодным и мертвым. И сама Женни казалась пластиковой неживой куклой. Ее бледное с синевой лицо сливалось с белыми стенами, лишь глаза светились небесной лазурью, воспламеняя остатки моей страсти. Она по-детски дразнила меня и тыкала прозрачным тощим пальцем, когда я чистила зубы ее старой растрепанной щеткой. Это был мой прощальный поцелуй, пронесенный сквозь бездушный оранжевый пластик…
Осень пришла внезапно. Августовские ночи становились все холоднее, на изумрудных листьях появлялись мраморно-желтые разводы, а дождь все стучал и стучал по крыше. Я каждый день мучила Женни, более бледную, чем обычно, вопросами о нашей дальнейшей жизни. Мне хотелось пристрелить назойливого Марка с его приставаниями и расспросами о светлых волосах на его подушке, о частых пропаданиях в лесу с Женни, о нашей с ним совместной жизни. Мне стало невыносимо жить. Конечно, мысли о суициде я отвергла сразу, оставались лишь варианты расправы с Марком и последующее ограбление банков. Получилось бы замечательное кино и только.
Прошла неделя. Мы боялись признаться в своей привязанности и просто теряли время на бессмысленные разговоры. С каждым днем мне становилось все более скучно и, вскоре я совсем престала думать о Женни. Она больше не занимала мои мысли и мечты. Все меньше времени я появлялась на улице, сидя на кровати с ноутбуком.
Женни несколько раз пыталась вытащить меня к реке или на стог, но мне все надоело. Она всерьез беспокоилась за мое состояние, очень обижалась и снова приходила. Временами меня переполняла любовь к Женни, но в большей степени я ничего не чувствовала. И в те моменты нежности я могла посидеть с ней на жарком сене пару часов, выкуривая одну сигарету за другой и соединяя знойные ладони. Впрочем, после этих встреч мне становилось как-то мерзко, будто бы я делаю что-то непристойное.
Я устала думать за двоих, решила, что все-таки поеду с Марком. Женни была слишком пассивной и неэмоциональной для меня. Хотя, признаться я ее любила.
P.S. Я не знаю, что стало с Женни после нашего расставания. Мы не обменялись координатами и вообще не обмолвились ни словом в день моего отъезда. Я просто закинула сумку в багажник, Марк открыл мне дверь и я села в машину, лишаясь Женни навсегда. Сквозь тонированное стекло я видела как Она неподвижно сидела на облезлом крыльце и неотрывно смотрела в мою сторону. По ее бледной щеке скатилась крупная прозрачная слеза…
Ты умерла, любовь моя, и мне тебя совсем не жаль…
|
